Горы дышат огнем

Если был Папанин на полюсе, то почему ему не быть и у нас на Баррикадах? Позже мне посчастливилось увидеть настоящего. Они были одного роста, оба невысокие, но советский — полный, улыбающийся, а копривштинский — худенький, кудрявый, с воинственным видом. Лицо его становилось торжественным, когда он пел свою любимую: «Мы — молодая гвардия». А наедине, за дружеской беседой, Папанин простецки улыбался. У меня есть его снимок, сделанный в первые дни свободы: юнацкая куртка, плотно сжатые губы, суровый взгляд. Он ушел в подполье десять лет назад и долго скрывался. Потом его схватили и мучили так, что он вскрыл себе вены, однако выжил и провел два года в тюремной «академии». Он славился как хороший охотник и стрелок. О жандармах ему лучше было и не говорить!

Горяч был и другой копривштичанин, внук участника восстания 1876 года, племянник Антона Иванова. Он был молод, хотя и выглядел значительно старше своих лет, но уже принадлежал к числу ветеранов: он давно участвовал в революционном движении, не раз совершал побеги из полицейских участков, имел опыт вооруженной борьбы. Все почти забыли, что первоначальной его кличкой была Бора, и дали ему певучее имя Лебедь. Во время одного ночного похода он шел впереди колонны и вдруг исчез. Его красивого полета никто не видел, но все услышали звучный всплеск воды в водоеме. «Как лебедь полетел!» — с восторгом рассказывал потом Ильо. И Бора навсегда стал Лебедем, может быть как раз потому, что совсем не отличался грациозностью.

Бывают такие истории: сколько их ни повторяй, они сохраняют свою прелесть. К их числу относится следующая. Лебедь вел колонну и, дьявол его знает как, отстал в темноте. Около шести дней скитался он в поисках товарищей. Искали и они его, но напрасно. Когда же они все-таки нашли друг друга, Лебедь невозмутимо или, точнее, с возмущением принялся обвинять своих в том, что они его потеряли: он, мол, был ведущим и надо было идти за ним! Вспоминая этот случай, друзья подшучивают над ним до сих пор. Это уже стало игрой, а он лишь смеется — узколицый, длинношеий, в очках. (Написал я это, а вот сейчас, когда правлю свою рукопись, нет уже Лебедя!)

Был и Вихрь. «Плод юношеской фантазии!» — подумал я, впервые услыхав это имя. Однако оно очень подходило к его обладателю: подтянутый, стройный, с мелкими чертами лица и светлыми глазами, быстрый — не догнать...

Постоянно подшучивали друг над другом такие неразлучные друзья, как ветераны бай Стайко и Святой Петр, и совсем еще юнцы Алеша и Детелин. Бай Стайко был стреляный воробей. В подполье находился с августа сорок первого. С изрытой оспой лицом, крупным носом, массивный, он казался неповоротливым, но ходил, как лань. Только однажды у него отнялась нога — шагу не ступить. (Помню, я испытывал при этом то ли удовлетворение, то ли облегчение и не мог преодолеть этого чувства: с бай Стайко произошло то же самое, что и когда-то со мной. Потом я очень полюбил Досту. Он каждому говорил «дост»[117], и в конце концов его прозвали Достой.

Святой Петр из Стрелчи и в самом деле носил при себе небольшую связку ключей, но предназначены они были не для райских ворот, а для дверей общинных управлений и домов богатеев. Успех почти всегда сопутствовал ему, кроме тех случаев, когда это особенно было нужно. Своенравный, с тяжелым характером, он иногда был склонен к проявлениям партизанщины, а это, следует подчеркнуть, случалось в обоих отрядах редко. Однако парень он был неплохой и ловкий боец!..

Алеше, тоже из Стрелчи, было семнадцать лет, и как-то неловко называть его опытным революционером, но он им был! Еще гимназистом, он на «отлично» выдержал испытания перед полицией. Несколько месяцев его таскали по участкам и тюрьмам, однако вынуждены были отпустить за отсутствием доказательств: не мог же он им объяснять, что руководит РМС в копривштинской гимназии? Он умел работать с молодежью. Товарищи любили и уважали его. Хитер он был за троих, и Ильо прозвал его Кумушка Лиса.

Самым молодым, вероятно, был Детелин, шестнадцатилетний копривштичанин, унаследовавший имя известного воеводы. Пусть говорят, что трехлинейка в два раза больше его, но держал он ее крепко. В нем еще было столько детского очарования, но он на глазах мужал...

Кто-нибудь, возможно, скажет: хватит, разве можно запомнить стольких людей? Понимаю. Однако я их никогда не забуду.

Не могу не познакомить вас с бай Цико. Рядом с ним люди чувствовали себя моложе и бодрее.