Горы дышат огнем

А на следующий день, увидев свою Копривштицу свободной, партизанской, Ваньо был по-детски счастлив и по-мужски горд: ее великий праздник готовил и он. И он не мог поступить иначе. Схватив рюкзак, Ваньо заявил: «Я иду с вами!» Это было неожиданно. Товарищи серьезно взвесили все «за» и «против». Решили: мал он все же, слаб, не под силу ему будет с ними. А как сказать ему об этом? Стали убеждать, что ему необходимо остаться, что здесь он нужнее. Ваньо снял свой рюкзак, протянул его одному из партизан и со слезами на глазах проговорил: «Если необходимо, я останусь!»

Не могу удержаться, Копривштица, чтобы не спросить тебя: «Разве мало тебе героев? Или тебе необходимо было показать, что и дети твои — герои?.. Знал ли он, что ты причисляешь и его к своим самым великим сынам?..»

Слезы были такими же, что и в тот день, который остался в его памяти как самый радостный. Но теперь он не мог подавить сожаления: «Был бы я сейчас там, с ними...» Он не хотел обольщаться, но все-таки думал: «Вот если б они были где-нибудь поблизости, ударили бы по этим...»

— Хочется жить, правда? Что ж, если хочешь... — вернул его к действительности голос поручика.

Ваньо отстранился, раздосадованный тем, что офицер увидел его слезы. И вдруг его пронзила мысль: «Они действительно могут убить...» Какое солнце! Какие горы! А ему грозит смерть! В шестнадцать лет. И ему так захотелось жить, что он чуть было не закричал. Мысли путались, и он невольно вздрогнул. Ведь он сам всегда говорил, что уже большой. Каждый раз, встречаясь с партизанами, он хотел вступить в отряд и каждый раз слышал один ответ. «Мал ты, Ваньо, у нас очень тяжело. Удивительно, как ты справляешься со всем, что тебе поручают. Тяжело мне говорить. Может, мы и не правы...» — сказал ему однажды бай Стайко. Ваньо не рассердился, но настойчиво твердил свое: «Как это мал? Ремсист я или нет? Обязанности свои я выполняю? Если нужно, то все смогу, потому что я — патриот». Бай Стайко только сжал его плечо. Тогда его и окрестили Маленьким Патриотом...

— Вставай! Пошел! — Поручик пинает Ваньо и Христо Тороманова. — Всем отдыхать, только ты, ты и ты... — Офицер указывает пистолетом на унтер-офицера, двух солдат и агента Мясника. Разъяренный поручик зашагал по глубокому снегу. — Я тебе задам, звереныш ты эдакий! Гадкий закоренелый звереныш! Ну теперь держись...

Просторное плоскогорье поднималось полого. С каждым шагом мир становился все просторнее. Сердце Ваньо тревожно забилось. Уже два раза выводили его на расстрел... На этот раз, видимо, пощады не будет... А какое солнце! «Держись, Маленький Патриот, не смотри в этот простор!..» — говорил он себе.

Они поднялись на пригорок — самое высокое место этой поляны.

— Говори! — Поручик с пистолетом в руке задрал голову, глядя на Христо Тороманова.

Тот отвернулся. Ваньо знал, что бай Христо и сейчас ничего не скажет, не понял только, что хотел он сказать ему своим взглядом: может, просил передать привет детям... Выстрел в спину — и угольщик падает лицом вниз. «Бай Христо!» — вскрикнул Ваньо и бросился было к нему, но поручик схватил его за воротник:

— Видишь? Говори! Говори, последняя у тебя возможность!

— Уби-и-йцы...

Поручик оттолкнул его, но Ваньо удержался на ногах и стоял, подавшись вперед. Смерть Тороманова, отца пятерых детей, придала ему вдруг силы.

— Убийцы! Мерзкие убийцы!

Палачи молчали.

Тогда к Ваньо подошел агент Мясник. Грузный, широкий, с налившимися кровью глазами. Одним ударом, как заправский мясник, убивал он реквизированный скот, предназначенный для кутежей офицеров и полицейских. Ему отдавали за это даром шкуры, а они стоили денег. Два солдата неожиданно схватили Маленького Патриота за руки. Он завертелся, стараясь отбросить палачей, но сил не хватало. Ваньо хотел было крикнуть, но Мясник запустил правую руку ему в рот и одним движением отрезал язык. Солдаты отпустили Ваньо, и тот рухнул на землю. Поручик, видимо, в испуге продолжал кричать свое уже бессмысленное «Говори!», и Ваньо успел лишь подумать, что никогда уже не сможет сказать «мама» или «батя Танко»...

Маленький Патриот приподнялся, опираясь на руки, и устремил свой взгляд в сторону Богдана, будто призывал его на помощь. Раздались выстрелы разрывными пулями «дум-дум», и на груди Ваньо сразу же расцвели алые розы.

...Он не мог видеть, как его сердце, вырванное палачом, продолжало бороться. Когда Мясник бросил его на раскаленные головешки, оно стало расти, расти, как живое, и, закипев гневом, далеко разбросало пылающие угли. Маленький Патриот не удивился бы этому, он верил в свое сердце.

В таких местах обитают только гайдуки, воеводы и партизаны. Небесные просторы, синие горы и поляны, поляны. Огромные валуны, поросшие бледно-зеленым лишайником, в котором сверкают огоньки кварца. И низкорослый, тонкий можжевельник. Ветер не дает ему вырасти высоким, однако он не стелется по земле, а стоит прямо — зеленые неугасимые свечи.

Здесь нет более высокого места, куда бы мог подняться сын Копривштицы, Маленький — нет! — Великий Патриот, Иван Кривиралчев, Ваньо.