Господь мой и Бог мой. Евангельские чтения. В помощь открывшим Евангелие

Но эта справедливость не для не того, чтобы грешник просто бессмысленно страдал от последствий своих деяний. Она для того, чтобы ему одуматься, как одумался, получив своими же грехами по лицу, блудный сын.

Справедливость Божья – ради разделения греха и грешника, осознания того, что есть я, а есть мой грех.

Иными словами, справедливость Божья – всегда инструмент для обращения грешника: она длится ровно до тех пор, пока мы не попросим Его встать между нами и последствиями наших грехов. А милосердие – Его подлинное желание обойтись с нами. Он хочет защитить нас от последствий нашей дури – и защищает: только признай дурь и отвергнись ее.

Отец, думая о сыне в стране далече, не лишал его своей любви. Он не охладел к сыну, не оставил равнодушно разбираться с последствиями собственных осознанных грехов и собственного свободного выбора: мол, «что Мне до того, смотри сам». Он ждал обратно, не оставляя ни памятью, ни тревогой. Благодать, как сила Божья, не покидает человека, даже когда человек остается лицом к лицу с последствиями своих грехов.

И эта благодать дает силы вернуться.

На иврите покаяние – тшува – буквально значит «возвращение».

Грех – в первую очередь не оскорбление Бога, а расставание с Ним, а расставание можно исправить и восполнить только возвращением.

Грех, конечно, и оскорбителен тоже: требование младшего «отдай мне, что мне причитается» – это примерно «давай считать, что ты уже умер, я взял свое наследство и пошел». Это очень оскорбительно и обидно. И, конечно, дает отцу право и сына своего взаимно считать умершим.

И это правда. Ушедший сын действительно мертв. И если отца он «убил» своей волей, то сам мертв не по ответному желанию отца, а исключительно по последствиям собственной глупости.

«ибо этот сын мой был мертв…» (Лк. 15:24)

Но отец не оскорбляется, и смерть сына его ранит, а не удовлетворяет совершенной местью. Его не терзает уязвленная гордость и желание «восстановить попранную честь».

В нем нет мстительного чувства, он не ищет, как бы поквитаться. Поступок младшего сына не наносит ему ущерб, который возмещался бы таким образом: ты мне сделал больно – я тебе сделаю больно и тем удовлетворюсь. Он ничего не хочет отнять в отместку, ничем ударить.

Наша боль и страдание ничего не возмещают Богу.

Возместить ему наш грех, то есть уход, мы можем только возвращением. Ничто меньшее Его не устроит: только мы сами – и только в Его объятиях. Не на коленях в унижении, не в лохмотьях, не в безысходных слезах – нет, только во всей полноте Любви, потому что Ему нужен человек, а не расплата.

Разговор во тьме

Притча о блудном сыне – еще и о трагичном неумении сорадоваться радости спасения, о безлюбовной глухоте и ожесточении сердца. Если прочитать всю главу, от начала до конца, то очевидно становится: притча-то не про младшего. Притча – про старшего. Про того, кто пронес чашу радости мимо губ, кто сам себя лишил немыслимого счастья, не разделив радости ни с отцом, ни с братом. Кто замкнулся в собственной скорлупе: «Мне недодали! Я праведник, я все делал как надо, а мне недодали».

Старший брат из притчи – буквально иллюстрация слов Павла, что не имеющий любви может все уметь и все делать, но не будет ему от того пользы (1 Кор. 13).

Христос в Евангелии призывает нас к со-радованию о спасенном. Господь Сам радуется и желает разделить радость. Пастырь, нашедший потерянную овцу, идет домой, «созывает друзей и соседей и говорит: “Радуйтесь со мной, потому что я нашел свою пропавшую овцу”» (Лк. 15:6). Женщина, нашедшая потерянный сребреник, «созовет друзей и соседей, и скажет: радуйтесь со мной, потому что я нашла потерянную монету» (Лк. 15:9).

И вот величайшая радость входит в дом, а старший сын остается за порогом.

Он не имеет в ней части. В его сердце нет ничего, что отзовется этой радости. Он не рад ни за окончание страданий отца, к которому вернулся считавшийся погибшим сын, ни за брата, который наконец-то дома, в безопасности и поест досыта. Его не трогают ни радость прощенного, ни радость прощения.

«Все мое – твое», – говорит отец; но старший не разделяет с ним его главное сокровище – любовь к брату.

Он не любит, вот беда: и нет ему никакой пользы от праведности и добросовестности. Нелюбовь обкрадывает его в самом главном.

По поведению старшего сына можно сказать, что менталитет у него скорее не сына, а наемника. Есть работа, которую он выполняет, есть награда, которую хотел бы получить. Он не воспринимает все, что он делает, своим. Он от этого как-то внутренне отчужден, хотя отец определенно считает иначе («все мое – твое»). Он работает не для себя.