Господин Фицек

В штабе забастовщиков образовалась группа, стоявшая за прекращение забастовки. Она состояла преимущественно из тех, кто питался в столовой. Доминич действовал вовсю.

В довершение всего Новак во время одного из столкновений в помещении союза назвал Доминича печовичем. Профессиональные союзы запрудили штаб забастовщиков листовками под названием: «Кто печович?»

Новак носился, почти не спал по ночам, предпринял все что можно. Но на шестой неделе семьдесят процентов металлистов объявили, что забастовка прекращается. Новак еще три дня удерживал оставшихся, но когда вольные организации, ссылаясь на демократию и решение большинства, прекратили выплату пособия, то и эти оставшиеся рассеялись.

Новак остался в штабе всего с несколькими людьми. Они сидели в саду Хермина и горестно молчали. Там и застала их весть о том, что профсоюзный совет исключил Дёрдя Новака из рядов союза на два года за поведение, недостойное социал-демократического рабочего-металлиста.

Еще утром Новак отнес добротную шубу с меховым воротником в ломбард. Он получил за нее четырнадцать форинтов и теперь вытащил эти деньги.

— Деньги жгут карман… Пива! — крикнул он, и вся компания принялась пить.

Их было шестеро. Такая же звездная ночь раскинулась над ними, как и в первые дни стачки, но Бойтар теперь смотрел не на небо, а на дощатый пол. Они сидели, как братья, которые только что похоронили мать.

Пропили все четырнадцать форинтов и то, что остальные разыскали еще у себя в карманах. В мозгах у них помутилось. К кому обратиться?

Пришел хозяин.

— Господа, забастовка кончилась, закрываем в одиннадцать.

— Ладно, — ответил Новак коротко.

И вышли.

Они не находили слов. Легли на траву где-то возле проспекта Штефания. Над ними нависла звездная ночь, и вдали по освещенному проспекту неслись коляски.

— Товарищ Новак, — сказал Бойтар, заикаясь, — как же это возможно? Что же теперь нам делать?

Лицо и шея Новака покраснели от выпитого вина, его большое тело вздрогнуло.

— Запишем себе, — отвечал он, — запишем… — Встал и крикнул в сверкающее море колясок проспекта Штефания: — И в один из субботних вечеров придет великая расплата! Придет! Придет! — И внезапно, он совсем даже не думал об этом, в голове его возникли слова, которые он так давно искал: — Мы выгоним этих предателей!

Рослый мужчина прислонился к платану и горько заплакал.

6

Господин Фицек работал. Реже ругался и чаще пел грустные песни. Иногда он подзывал к себе детей.

— Садитесь со мной, сыновья, давайте вместе споем.

И они пели вместе то веселые, то грустные песни.

— Видите, как работает ваш отец? И ради кого? Ради вас! Только ради вас! Так не забудьте меня. Когда состарюсь, не выгоняйте вашего бедного отца…

Ребята опять по очереди обещали, что не выгонят своего «бедного старого отца», и тогда г-н Фицек, сидя в кружке своих детей, пел:

Погоди, как день придет.
Станешь у моих ворот.
Кол обнимешь со слезами,
Плача, спросишь, где хозяин.

Он стучал, стучал, вздыхал. Отчего вздыхал отец, ребята не знали, но им становилось не по себе, когда они видели, как отец борется со слезами, вколачивая гвозди, и грустно поел

Из Сегеда рыбак спешит…
Глаза его от слез красны,
На шляпе черный креп нашит —
Несет, бедняга, труп жены.
Ох, жизнь! Какой она хитрец!
В долгу я, что ли, перед нею?
Отдам ей долг свой — и конец!
Умру — и сам не пожалею…

Вдруг открылась дверь, песня оборвалась. Вошел коммивояжер. Два месяца назад, когда у Фицека не было никакой работы, он купил в рассрочку два отреза полотна. Как только коммивояжер ушел, Фицек тут же отослал полотно в ломбард, и теперь, когда надо было платить взнос, г-н Фицек сказал, что у него нет ни крейцера, и состроил такую равнодушную физиономию, как будто не понимает, чего хочет от него коммивояжер, зачем мешает он ему такими бесполезными разговорами. Коммивояжер, маленький худенький человек, заметно волновался — должно быть, он работал на процентах, и сегодня ему, вероятно, заплатили очень немногие.

— Но, господин Фицек, вы же купили полотно и еще ни крейцера не заплатили.

— У меня, почтеннейший, денег нет, — равнодушно отвечал мастер, не поднимая глаз от работы.

— Но, господин Фицек, — метался по комнате коммивояжер, хромая, — если у вас нет денег, так зачем же вы купили полотно?

— Как раз поэтому, почтеннейший, как раз поэтому.

— Господин Фицек, мы подадим на вас в суд, если вы не заплатите!

— Это хорошо, почтеннейший, очень хорошо. У меня есть что взять. — Он показал на детей. — Детей моих можете продать с аукциона. Это большой капитал. Одни мальчики. Его величество Франц-Иосиф может быть доволен: пятеро парней.

— Но, господин Фицек, я прошу вас не шутить.

— Клянусь живым богом, что я не шучу.

— Не заплатите?

— Нет! — ответил г-н Фицек, все еще не глядя на подпрыгивающего человека.

— И не думаете заплатить?