Господин Фицек

Фицек растерянно огляделся: может быть, кто-нибудь придет ему на помощь? Но Новак, улыбаясь, глядел в окно, а Флориан просто показал ему язык. Фицек, словно ожидая помощи от доброго старого государя, уставился на портрет Франца-Иосифа, который висел за спиной председателя.

— Господин председатель, разрешите сказать: один из членов семьи согрешил, но ведь может же другой член семьи быть представителем во время наказания?

— Если вы сию минуту не замолчите, я посажу вас еще на неделю. Тогда будете знать, как шутить!

Г-н Фицек замолчал, сел и даже сказал:

— Благодарю покорно.

«Шучу? — думал он — Ничего не шучу… Кто же вместо меня работать будет, когда я сяду? Шучу!»

8

В воскресенье после обеда, когда Мартон проглотил последнюю ложку бобового супа и положил в карман картофельные лепешки, в дверь вошел Лайош Рошта на своих кривых ногах и в шапке с надписью «Центральная молочная». Он таинственно отозвал Мартона.

— Хочешь продавать рогалики с маком?

— Где?

— В «Зеленом охотнике». В парке.

— Ты уже продавал?

— Два воскресенья.

— Сколько заработал?

— Один раз шестьдесят крейцеров, в другой раз — семьдесят два. Они платят десять процентов. Из десяти рогаликов один твой.

— А возьмут меня?

Лайош прищурил глаз и с достоинством ответил:

— Ну, не всех принимают, но меня уже знают там. Я тебя порекомендую.

Мартон очень обрадовался, у него оставалось еще только одно сомнение.

— А босиком можно продавать?

— Тебе можно… Только пойдем, а то опоздаем. В половине второго уже приходят посетители.

Мальчик был взволнован. Они с Лайошем быстро шли по длинной дороге сначала мимо кладбища, затем мимо Восточного вокзала в парк; спешили, поэтому шли молча…

В «Зеленом охотнике» Мартона муштровал сначала г-н Вельдеши, затем он передал его булочнице. Мартону она показалась очень почтенной, потому что носила пенсне.

— Сколько тебе лет? — спросила булочница.

— Десять исполнилось.

— Есть у тебя залог? — Но об ответе она догадалась по лицу, а главное — по босым ногам мальчика, и поэтому, не дождавшись, продолжала: — Не улизнешь с деньгами?

— Что вы…

Лайош Рошта перебил его:

— Это не такой парень. Я знаю его семью. Ручаюсь за него.

— Ну, все равно, на первый раз получишь только двадцать пять штук. Если продашь их и принесешь деньги, то получишь еще двадцать пять. До того как соберется народ, ты должен продать семьдесят пять штук, тогда я тебе дам еще пятьдесят. Но будь ловким и не жалей глотки. Если улизнешь, проценты останутся за нами, да еще и полицейского пошлю за тобой. Понял? Где ты живешь?..

Мартону казалось, что никогда в жизни не был он так счастлив. Ему дали плоскую плетеную корзинку, отсчитали Двадцать пять рогаликов и десять крендельков, и он отправился.

— Свежие рогалики с маком, соленые крендельки!

Он бегал как безумный. К четырем часам продал уже три корзинки, заработал пятнадцать крейцеров. Он носился, орал, бегал в танцевальный зал, оттуда в сад, к эстраде, к кегельбану, в ресторан.

— Свежие рогалики с маком, соленые крендельки! Есть еще несколько штук!..

В десять часов произвели расчет. Мартон получил шестьдесят восемь крейцеров и два рогалика в подарок. От беготни он очень проголодался, поэтому рогалики съел тут же. Женщина в пенсне перед уходом обратилась к ним:

— На следующей неделе будет Первое мая. Приходите накануне. Парк будет открыт всю ночь!

— Придем! — крикнули ребята в ответ.

Они побрели домой. В парке было очень темно; деревья, низко кланяясь, кивали головами. Сбоку, у аттракционов, торчало всего несколько человек. Продавцы воздушных шаров и песенников подсчитывали выручку. Перед палатками светили лампионы. Дул прохладный ветер, апрельская ночь разостлалась над деревьями; босые ноги Мартона замерзли. Когда они дошли до театра Фельд, все палатки уже были закрыты, только слепой скрипач играл и дочь его пела:

Если выйду я на кладбище…

Ворота были уже закрыты. Лайош Рошта расстался с Мартоном еще на площади Барош.

— Я спешу, а то завтра в пять часов утра я должен молоко разносить.

Мартону вдруг сделалось больно, что надо расставаться, и он хотел сказать: «Приходи обратно к нам», — но, зная, что этого нельзя, спросил:

— Лучше там, чем у нас?

— Какое там лучше! Но что же мне делать? Отец твой уволил меня. Да ведь у него самого не хватает работы.

Мартон направился домой один. По дороге вдоль кладбища не встретилось ни души. На кладбище шелестели ветви деревьев и ветер задувал газовые фонари, так что желтые мотыльки огня бились и задыхались. Мальчику было холодно босиком и в одной курточке.

Какой-то человек шел за ним: тогда Мартон замедлил шаг, пропустил его вперед и заторопился вслед, чтобы не оставаться одному около кладбища. Он немного побаивался: что скажут дома, что он так поздно пришел? — и сжимал в кармане деньги. «Наверно, старик стоит в дверях мастерской. Только бы не ударил прежде, чем я все не расскажу. Положу ему в руку заработок, хватит на завтрашний обед».

На улице Луизы было уже темно, только на углу улицы Магдолна горел одинокий фонарь; запер свою лавку и Иллеш.