Господин Фицек

— Ах ты чумазый! — вскричал Японец. — Посмотри-ка! Вечно только собой занят! Ты что, жирный, потеряешь свой золотой брелок, если подождешь еще немного?

Розенберг заорал в лицо Японцу:

— Я уже сказал, что не к вам обращаюсь!

— Игнац! Шани! — попытался их успокоить Новак.

— Коллеги волнуются по праву, — продолжал Розенберг так громко, чтобы и другие услышали. — А вы не суйте всюду свой нос.

Японец, не обращая внимания на то, что «ты» обратилось в «вы», сплюнул и, качая головой, сказал:

— Эх ты, хлыщ!..

Розенберг сердито сдернул с головы котелок и размахивал им перед носом Японца.

— А ты лжеметаллист, носильщик!

При слове «носильщик» глаза Японца сверкнули.

Новак встал между ними.

— Товарищи! — крикнул он. — Стыд и позор! Что это такое? Что случилось? Я готов сквозь землю провалиться со стыда, что между социалистами возможен такой разговор. Что это — публичный дом или демонстрация? А если кто чужой услышит? Я сейчас не агитирую, но не будете же вы вести себя как последние печовичи…

— Сами вы печович! — закричали со всех сторон.

Розенберг, перестав владеть собой, стоял бледный и судорожно сжимал часы. Кольцо, окружившее спорящих, все разрасталось.

— Коллега Розенберг, что такое?

— Что случилось?

— Оскорбляют наборщиков!

— Прогоните их!

— Как смеете вы оскорблять нас?

Когда в церкви на улице Надьмезе часы пробили двенадцать, Розенберг обернулся и крикнул:

— Товарищи, стоп! Двенадцать часов. Воззвание говорило о полдневной забастовке. Полдня прошло. В типографии нас ждут. Болваны распорядители, — он посмотрел на Новака и Батори, — загнали нас в конец. Будем ждать или пойдем на работу? Я предлагаю идти в типографию.

И он пошел. Окружавшие сразу присоединились к нему; стоявшие дальше слышали только, что впереди спорят, но, когда первые ряды вышли из шеренги, присоединились и они. Розенберг повел их по улице Надьмезе.

Новак прикрикнул на Батори:

— Чего стоишь, мямля, язык жуешь? Пошли к каменщикам, а то и они уйдут.

Оба побежали к каменщикам.

— Живей, товарищи, живей!

— Что такое? Что случилось? Куда пошли наборщики?

— Они пойдут по другой дороге! — крикнул Новак. — Живей!.. Живей!.. Вы здесь пойдете. Поняли? Ну вот!..

На улице Надьмезе Розенберг встал на мусорную тележку.

— Коллеги! — закричал он. — Коллеги! Идиоты распорядители провалили демонстрацию и оскорбили наборщиков. Это мы не оставим так! Об этом еще поговорим! Пошли на работу!

Новак и Батори поплелись обратно к монументу Тысячелетия. А вечером, захватив Антала Франка, пошли втроем в «Непсаву». В коридоре они встретились со Шниттером.

Шниттер набросился на них:

— Что такое, товарищи? Делегаций я не принимаю. Я уже все знаю.

— В деле с наборщиками…

— Ни в каком деле! Я уже сдал заявление в «Непсаву». Наборщики были правы! И вы, товарищ Новак, не суйте всюду свой нос. Не ваше дело!

— Что значит не мое дело? — бросил Новак. — Товарищ Шниттер, что это за тон? Это дело каждого честного социал-демократа. Поняли? Честного социал-демократа. А со мной так не разговаривайте.

— Да, — добавил Батори, — мы не будем вашими волами! Не будем! Мы знаем хорошо… Печович защищает печовичей, господин Шниттер.

— Убирайтесь отсюда, не то я велю вас выбросить!

Для Новака весь мир перевернулся в одну секунду. Тот же Шниттер, который два дня тому назад сказал, что не знает лучшего рабочего, чем он, теперь выбрасывает его…

— Ах ты дерьмо! — завопил он. — Негодяй, дармоед, чернильная крыса, ты велишь выбросить нас отсюда: из моего дома, из моей газеты!

— Немедленно убирайтесь, негодяи!

— «Негодяи»! — взревел Японец. — «Негодяи»… — и кулаком весом с большую чугунную гирю ударил Шниттера по голове так, что редактор тут же свалился.

Поднялся невероятный шум. Сбежались сотрудники и рабочие, находившиеся в помещении редакции.

— Убили редактора «Непсавы»! — послышались крики. — Убили Шниттера!

Батори, подавленный, стоял над валявшимся в крови человеком.

— Я не хотел… — пробормотал он.

Кто-то сзади ударил железной палкой Японца по голове, хлынула кровь, но он вцепился в решетку окна. Затем без сопротивления дал полицейским связать себя и увести…

…Прошли часы, а Новак и Франк все еще не могли взять в толк, как все это могло случиться.

…Рана г-на Фицека имела более короткую историю. Голову сапожнику разбили полицейские во время демонстрации Важони, когда Фицек ругал социалистов, рассказывал о них кошмарные истории и не согласился подчиниться приказу «разойтись».

— Иди ты в ад, фараон несчастный! — завопил он, затем заорал во всю глотку:

Не плачь, не плачь, Лайош Кошут,
Будет у твоей родины свобода!
Что тебе больно, то больно и нам.

Один полицейский так треснул распевавшего мастера по голове, что г-н Фицек через мгновение забыл людоедов-социалистов, Лайоша Кошута, Важони, Кобрака, расцепки… Он катался по земле и чувствовал только жгучую боль.

2