Господин Фицек

Затем он брал ее под руку; каждый рассказывал о событиях дня. Берта говорила о том, как мучила ее Гольдштейниха, у которой нет сердца, и какой странный гость был у них: высокий человек, и каждый раз, как хотел ступить, сначала будто ощупывал пол и только тогда ставил ногу. Фицек рассказывал о мастерской, где он работает подмастерьем и откуда вскорости уйдет, потому что женится, и тогда возьмет разрешение на ремесло: станет самостоятельным ремесленником, которым никто не командует.

Четыре раза проходили они по Акацийской: два раза туда и два раза обратно, ходили почти час; время близилось к десяти, когда парадные закрываются, и порядочной девушке, хоть она и прислуга, или именно потому, что прислуга, надо быть дома. Они стояли в парадном и разговаривали, пока дворник не приходил запирать дверь.

…Так те нежно, как тогда, взял он ее под руку и теперь, посадил в экипаж, сам сел рядом и погнал, чтобы не опоздать в Рокуш, где через несколько часов появился на свет по счету шестой, а живой — пятый наследник Фицека.

Ребята остались дома одни и разговаривали о том, куда поехала мать. Отто сказал им, что в больницу, где аист принесет маме маленького Фицека. Хотя он знал, что аист никогда детей не приносит, но как все это происходит, для него не было ясно.

В церкви Богадельни пробило уже полдень, а отец все еще не возвращался. В доме не было ни крошки хлеба. Ребята вышли во двор и сели греться под слабое мартовское солнце; вернувшийся отец позвал их в комнату.

— У вас есть новый брат, — сказал он. — Лайошом звать, Лайчи.

Сел к столу, из одного кармана вытащил полкило хлеба, положил перед собой, разделил на четыре равных куска, из другого кармана вынул маленький промокший сверточек, осторожно развернул его: на бумаге лежали четыре «русли» с луком и уксусом, по крейцеру штука, — русские маринованные рыбки величиной с указательный палец средних размеров.

У проголодавшихся ребят брызнули слюнки. Отец положил по одной рыбешке на каждый кусок хлеба. Затем роздал куски притихшим детям, смотревшим широко раскрытыми глазами на все эти приготовления; один кусок дал Отто, второй — Мартону, третий — Пиште и четвертый — Банди. Ребята жадно принялись за еду.

Господин Фицек опустил голову на стол — себе он не оставил ни крошки, — закрыл лицо руками. При виде этого в горле у Отто застрял кусок, но затем голод все-таки победил, и, вместе с Мартоном косясь на отца, Отто продолжал есть. За несколько секунд четыре куска хлеба с четырьмя маринованными рыбками исчезли.

Через два дня ребята без ведома Фицека пошли навестить мать. Отто вел их по проспекту Керепеши очень заботливо до самого здания — Рокуша.

С большим трудом разыскали они палату матери, где лежало тридцать пять рожениц. Войдя в палату, дети стали озираться: со всех кроватей смотрели на них тети в белых рубашках. Ребята смущенно искали, которая же из них мать.

Отто взял Банди на руки, Мартон стоял позади них, и все-таки именно он нашел мать.

— Отто, вот она, мама, — сказал Мартон брату.

Мать спала. Рядом с ней в кроватке лежал новый брат. Он был некрасивый; ребята даже испугались: красный, сморщенный.

Они тихо подкрались к постели, но ни один не решался разбудить маму. Все беспомощно стояли некоторое время, пока роженица с соседней кровати не позвала:

— Фицек!

Жена Фицека раскрыла глаза.

— Что это, во сне? — озиралась она, но вдруг села, улыбнулась и протянули руки к Банди: — Ребята! Когда вы пришли? С кем? Где отец? — и привлекла к себе сыновей одного за другим, гладила их по голове.

— Мы одни пришли! Папа не знает, — сказал Отто.

— Не говорите ему, — прибавил Мартон.

И, как будто ожидая только этого, в дверях палаты появился Фицек.

— А вы, сопляки, как сюда попали? — Но он не сердился, присел на кровать, вытащил апельсин из кармана и отдал жене.

«Ну, этого папу никогда не угадаешь», — подумал Отто.

— Японец взялся кумом быть! Через три дня ты выпишешься, в воскресенье будут крестины. Он сам позаботится обо всем.

Жена снова улыбнулась. Ее сейчас не занимали крестины.

— Посмотрите на брата, — сказала она. — Отто, не криви рот, и ты был таким же красным. Стыдно!

Затем она очистила апельсин и разделила ребятам, только одну дольку проглотила по настоянию Фицека, — ведь она родила, а не дети, и если дети желают апельсинов, то и дома могут поесть, он заботится о них…

4

Крестины происходили так.

Утром жена Фицека вымыла комнату, надела на новорожденного чистую распашонку, завернула его в чистые пеленки. Затем погнала ребят умываться.

В десять часов появился Нос, таща под мышками восемь кило мяса и в веревочной сумке три больших каравая хлеба, лук, паприку и кастрюльку масла.

— Сударыня, Японец просит приготовить гуляш.

— Из всего этого мяса?..

— Да! Ни кусочка не откладывайте. Японец сказал, что взвесит гуляш.

— Да ведь у меня и кастрюли подходящей нет…

Нос взглянул на нее.

— Кастрюли? — спросил он. — Кастрюли?.. Ну, погодите, сейчас принесу.

И через час возвратился с огромной новой кастрюлей, покрытой голубой эмалью.

— Во сколько же обошлось? — спросила жена Фицека.

— В пять минут! — ответил Нос.