— Признаться честно, я всё же совершенно не понимаю, какое это имеет
отношение к делу. Или, быть может, вам просто нравится вскрывать мои старые раны?
— Юлия Михайловна, прошу вас, ответьте честно мне на невероятно важный вопрос — вы знали…
Раздался стук в дверь, и на пороге появился запыхавшийся Фёдор Иванович.
— Андрей Петрович, простите за беспокойство, но, кажется, мы нашли убийцу. Одна из горничных…
— Тихо! — рявкнул в его сторону пристав. — Прошу простить меня, Юлия Михайловна, я вынужден вас оставить. До скорой встречи.
Стоило им выйти из комнаты, как урядник принялся тараторить:
— Пришли результаты экспертизы. Павел отравлен! Это Алексей Николаевич! Сейчас ко мне подошла одна из горничных, она говорит, что видела его в ночь убийства выходящим из комнаты покойного Дмитрия Сергеевича.
— Почему же она не поведала об этом раньше? — со скептической улыбкой поинтересовался пристав.
— Бедняжка была жутко напугана и хранила молчание, но после смерти Павла Александровича, которому она очень симпатизировала, решила срочно всё рассказать нам.
— В таком случае мы немедленно отправимся к ней. Я должен услышать всё из первых уст.
Пять минут до каморки горничной в соседнем флигеле показались Андрею Петровичу невероятно долгими. Но вот распахнулась дверь, и его глазам предстала скромная комнатка: небольшой шкаф, односпальная кровать, маленькое окошко с занавесками в цветочек, и… о, Господи! В правом углу комнаты на полу лежала служанка, а рядом с ней, в зловещей алой луже — окровавленная кочерга.
— Бог мой!.. — Сафонов не стал наклоняться, чтобы измерить пульс: все было очевидно. — Мы немедленно идём к Алексею Николаевичу.
**
В саду было невероятно хорошо, и если в доме горе витало в воздухе, делая его густым — хоть ножом режь, то здесь дышалось легко. Алексей медленно прогуливался по берегу пруда, погрузившись в раздумья, и сейчас его волновали далеко не убийства. Чёрт возьми, да что вообще с ним происходит? Он был уверен, что все чувства к Софье остались далеко позади, но сейчас думать он мог о ней и только о ней. Каждую ночь она снилась Якунину, и на следующее утро тот не решился бы взглянуть ей в глаза. Бред, решительно, это полный бред! Нет, Алексей вовсе не хотел повторения истории с Катей. Каждый раз упоминание этого имени отзывалось в душе ноющей болью, а что сейчас? Ужели его вновь заинтересовала Софья? А самое главное, что будет дальше? Его мучили подозрения: быть может, убийца именно она, Софья? В конце концов, у неё были и возможность, и повод. Эти мысли изводили Якунина, и как бы он ни старался отогнать их, ничего не получалось.
Позади раздался шорох, и Алексей обернулся.
— Здравствуйте, Алексей Николаевич! Простите, если я помешала вам. Я немедленно уйду.
— Что вы! Разве вы можете помешать мне, Софья Константиновна? — он стеснительно улыбнулся. — Вы словно хотите что-то сказать. Возможно, мне просто показалось…
— Ах, Алексей Николаевич, если бы вы только слышали, что о нас судачат!.. Говорят, что мы любовники, что мы, сговорившись, убили Дмитрия, а потом и Павла. Какой кошмар, какая низость!
— Уж лучше грешным быть, чем грешным слыть, — с нервной усмешкой сказал Якунин.
— О чём вы? — Софья удивлённо посмотрела на него.
— Я? Ни о чём. Софья Константиновна, вы наверняка слышали о пистолете, что нашли в моей комнате. Я совершенно не знаю, откуда он взялся там, однако, я хочу кое в чём признаться вам. Это давно тяготит меня, — сердце бешено колотилось, во рту пересохло, дышать было трудно. «Три слова, чёрт возьми, скажи ей эти несчастные три слова!» — подумал он.
— В чём? Неужели… неужели вы убийца?
— Нет, нет, что вы! Я просто хотел сказать, что нам надо держаться вместе. Нас теперь обоих подозревают.
И снова ему не хватило храбрости. Бог мой, как сейчас ему было стыдно за себя!
— Алексей Николаевич, прошу вас, скажите мне правду, — Софья прищурилась и слегка наклонила голову на бок.
— О какой именно правде вы говорите? — старясь изобразить искреннее удивление, проговорил Алексей.
— Я не знаю, однако вы сами заявили, что что-то давно тяготит вас. Что именно?
Сердце попустило несколько ударов. «Сейчас или никогда», — подумал он.
— Софья Константиновна, прошу вас, присядьте. Вы сможете выслушать меня до конца?
Она опустилась на скамейку и кивнула в знак согласия.
— Я скажу вам честно, Софья Константиновна: я не святой отшельник, и в моей жизни было много женщин. Стыдно признаться, но в делах любовных мне никогда не везло, — губы тронула горестная усмешка. — С тех пор я поклялся, что больше не будет в моей жизни любви, что я буду слушать только разум, а не сердце, я клялся, что… Да какая, чёрт возьми, разница? Увидев вас вновь, я нарушил все данные себе обещания. Я люблю вас, Софья Константиновна, люблю с того самого дня, когда увидел вас впервые десять лет назад.
Она испуганно смотрела на него, а по щекам катились крупные слёзы.