Госпожа

Утро на ступеньках Сакре-Кёр, мой последний день в Париже. Я до сих пор помнила этот запах, запах жженого мусора, выхлопные газы туристических автобусов, марихуана, кофе. У меня в руке телефон Рено, в аэропорту Шарль де Голль целый отряд полицейских поджидает девушку с фальшивым паспортом, которая на посадку так и не явится. «В пути. Слышал когда-нибудь имя Джентилески?» — написала я им. Осторожность, гордыня, глупость, неуемное желание рискнуть. С Рено я разобралась, но как Елена могла узнать об этом? Неужели и открытка со Стаббсом — ее рук дело? Какого черта тут происходит?

Елена явно с удовольствием раскрывала свои козыри. Устремив взгляд в дальний конец набережной, я боролась с желанием взять и столкнуть ее в воду, с внезапным ощущением удушающей клаустрофобии, как будто это странное сплетение обстоятельств сжало мне горло и зашипело, подобно девятиглавой гидре, которая находится в постоянном движении. Я думала, что в безопасности, что здесь, в Венеции, прошлое не настигнет меня, хотя Элвин и… Так, перестань! Не думай об Элвине! Надо сосредоточиться на этой безумной стерве, которая пытается украсть твою новую жизнь!

— Понятия не имею, о чем вы, — сдержанно ответила я.

— Еще как имеете! Мне нужна ваша помощь с одной картиной, — прошептала она мне на ухо, словно рассказывая особенно скандальные сплетни, где-то впереди маячила фигура охранника. — Вы же разбираетесь в живописи, правда, Джудит?

10

Остаток дня я провела, лежа на кровати с замирающим сердцем. Ермолов все знает. Елена все знает. Может, мне просто поместить рекламу в чертовой «Коррьере делла сера»? Мне и так уже мерещится, что под кроватью прячется Ромеро да Сильва! Это не кончится, никогда не кончится! И что мне теперь делать? Утопить в лагуне Елену Ермолову, а заодно и ее телохранителя? А что, было бы забавно. Некоторые бы точно посмеялись. Я мысленно отругала себя за такие мысли. Значит, я была права насчет церзетцунга, которым занялся Ермолов, ведь Елена назвала мое настоящее имя. Кто же им рассказал? Я снова и снова прокручивала в голове наш разговор с Ермоловым за ужином в его особняке. Кажется, он что-то говорил о Париже? В отчаянии я впилась зубами в костяшки пальцев. Он все знал еще до того, как пригласил меня приехать! А я-то, дура, гордилась, радовалась… Нет, сейчас не время страдать от уязвленной гордости. Крайне субъективный рассказ Елены обо всей этой истории с разводом все-таки похож на правду. Ермолов хотел, чтобы я оценила коллекцию ниже рыночной стоимости, думал, что сможет надавить на меня. Это все вполне вероятно. А что насчет его жены? Ей и правда грозит опасность? Ее мрачные рассказы не вызывали у меня доверия, но, судя по степени тревоги Елены, сама она в них верила. Она была готова бросить вызов мужу, к тому же упомянула какую-то картину. Значит, вся эта история связана с картиной. Так, что у нас дальше… Защитить себя, пребывая в полной неизвестности, я не могу. Придется с ней встретиться. Вести себя осторожно, вытянуть как можно больше информации.

К семи вечера мне удалось взять себя в руки. На причале меня проводили на медового цвета яхту, где в каюте ждала госпожа Ермолова. Для поездки на Сан-Микеле, остров мертвых, я выбрала подходящий черный цвет: шелковые брюки «Эквипмент» и простой трикотажный топ с круглым вырезом, — но в последнюю минуту решила, что слишком похожа на ниндзя, и накинула на плечи тяжелый кашемировый платок бирюзового цвета, тем более что вечером на лагуне бывает ветрено. Молча мы отправились в путешествие по молочно-нефритовым водам, любуясь бесконечно прекрасными видами Гранд-канала. Две дамы на романтической прогулке. Телохранитель стоял на корме рядом со шкипером и беспрерывно курил. Лодка повернула в сторону Каннареджо, и через несколько минут я почувствовала, как лодку закачали волны открытой лагуны. Я бы с удовольствием покурила, но на полпути до острова заметила, что Елену мутит, и решила пожалеть ее. Когда мы причалили около Сан-Микеле, она сошла на берег, наклонилась, прижав лоб к коленям, и простояла так несколько секунд, а это не просто сделать в вечернем платье с корсетом от «Версус» и на четырехдюймовых каблуках.

— Шкипер подождет нас, — величественно провозгласила она. — Вам уже доводилось бывать здесь?

Нет, не доводилось. Генри Джеймс, может, и говорил, что Венеция — самая красивая усыпальница на свете, но сейчас мне совсем не хотелось заниматься этим вопросом.

— Его могила в православной части. Пойдемте!

В отличие от остального города, Сан-Микеле оказался очень ухоженным, веранды домов из красного кирпича украшали тисовые ветви. Шпильки Елены издавали неприятный звук, вонзаясь в гравий, но она горделиво плыла вперед, расправив плечи. Ну конечно, чего не сделаешь ради Дягилева.

— Вот он, — сказала Елена, и я увидела памятник из светлого камня с позолоченной надписью кириллицей.

Елена удобно устроилась на соседней могиле, достала из сумки бутылку «Столичной», три граненых стакана, налила и повернулась ко мне:

— Один для вас, второй — для меня, третий — для маэстро.