Госпожа

Конечно, рассказанная Еленой история меня поразила, но вместе с тем и вызвала некоторое облегчение. Если Ермолов пытается меня запугать, чтобы я вернула ему картину, которой у меня нет, то я быстро смогу устранить это непонимание. В отель на площади Одеон я принесла небольшую работу Герхарда Рихтера, купленную совершенно законным образом компанией «Джентилески» на аукционе. К сожалению, я лично не присутствовала на продаже, поскольку аукцион был закрытый, иначе я смогла бы показать ему, как делаю ставку, а вот провенанс картины имеется в наличии, наверняка! Картину я подарила Дейву — другу, с которым познакомилась еще во время работы в «Британских картинах» и который после армии работал там носильщиком. Благодаря некоторым связям, которые оказались очень полезны нам обоим, он продал Рихтера, и на эти деньги они с женой переехали в чудесную деревушку недалеко от Бата, где Дейв переквалифицировался в преподавателя истории искусства. Я вкратце обрисовала ситуацию Елене. Та нервно разглаживала газетные вырезки, как будто это ее талисман, а потом сказала:

— Допустим, Джудит, я вам верю. Но мне нужен Караваджо! У вас есть секреты — что ж, пожалуйста, мне на них наплевать! Моему мужу, как я догадываюсь, тоже, если убедить его в том, что картину украли не вы! Я предлагаю вам найти для него эту картину, а когда вы ее найдете, сообщить мне о ее местонахождении, вот и все!

— Елена, что вы задумали? Поиграть в «Одиннадцать друзей Оушена»? Мне-то это зачем?

— Если вы не согласитесь, я расскажу ему, что побывала здесь, — ответила она, кивнув на окно, и я сразу же вспомнила о стоящем внизу телохранителе. — Какое совпадение! Мы же обе подруги нашей дорогой Карлотты! А потом расскажу, что видела картину у вас, и тогда он сначала убьет вас, а потом уже станет разбираться, где картина. Или я могу обратиться в итальянскую полицию, предложить им открыть некий контейнер, а затем поинтересоваться вашими поддельными документами. А еще я думаю, что вы согласитесь, потому что вам это нравится.

Она одновременно и угрожала мне, и предлагала сыграть в своего рода игру. В каком-то смысле мне даже нравилась идея помочь ей насолить Ермолову. Я сделаю это не ради нее, а ради себя. Надо просто подыграть ей. Мне нужно время, чтобы все хорошенько обдумать.

— Ладно, Елена, ваша взяла. Шах и мат! Не понимаю, почему он хочет с вами развестись, ведь вы великолепны!

— Да, — печально отозвалась она, — когда-то это было так…

11

Мы с Еленой договорились встретиться на следующий день в кафе на крыше Музея Пегги Гуггенхайм и пообедать. Бóльшую часть ночи я провела в обнимку с ноутбуком. То и дело вздрагивала, услышав скрип паркета или шуршание неизбежно проживающих за штукатуркой венецианских крыс, но, поскольку теперь я понимала, кто за всем этим стоит, «привидений» Ермолова я уже не боялась. Беспокоило другое: кто же смог опознать меня в Париже?

Оказывается, что, когда в тот вечер я встретилась с Монкадой на площади Одеон, он уже работал на Ермолова с Баленски и вскоре должен был передать им предполагаемого Караваджо. Про темные делишки Баленски я и так знала, поэтому ничуть не удивилась, получив подтверждение тому, что и Ермолов не отличался безупречной репутацией. Монкада — итальянский мафиози, занимается сомнительными картинами, а «рисунок» Караваджо казался мне крайне сомнительной историей. Монкада вполне мог поставить олигархов в известность о том, что договорился встретиться со мной в отеле. Только одна неувязка: Елена сказала, что кто-то видел меня выходящей из отеля с картиной. Это точно не Монкада, потому что итальянец в этот момент лежал на полу в номере на четвертом этаже и Рено как раз душил его. Значит, мне нужно выяснить, кто этот неизвестный, и действовать придется через Елену. Позвонить Ермолову и сказать, что в глаза не видела его Караваджо, — идея идиотская. Во-первых, с какой радости ему верить мне, во-вторых, если я не раскрою его источник, то никогда не освобожусь от последствий этого глупого сообщения.

С планом Елены была только одна неувязка: даже мысль о том, что эта картина действительно может существовать, просто абсурдна. Все эксперты, с которыми я консультировалась по поводу Караваджо, в один голос заявляли, что великий художник никогда не брал в руки карандаш, ну в крайнем случае делал отметки на полотнах, чтобы правильно расположить модели, однако насчет того, бывал ли он в Венеции, единодушия действительно не наблюдалось. В онлайн-архиве Лондонской библиотеки я нашла статью одного венецианского профессора, который разбивал эту версию в пух и прах, поэтому я скопировала ее на телефон, чтобы показать Елене. Надо избавиться от нее, потом связаться с Ермоловым, объяснить, что вышло недоразумение, а затем заняться поисками неизвестного, опознавшего меня в Париже. Всерьез замышлять отомстить олигархам я, конечно, не стала бы — не моего полета птицы, — но по дороге в Музей Гуггенхайм я все же позволила себе немного пофантазировать о том, что бы я с ними сделала.