Госпожа

Когда я поднялась в кафе на крыше музея, Елена уже ждала меня при полной боевой раскраске. Она успела выпить полбутылки «Пино гриджио», но я налила себе стакан воды, надеясь, что она последует моему вдохновляющему примеру.

— А где ваш друг? Снова шастает по моей квартире?

— Юрий? Он попросил отпустить его по делам, так что я отмечаю неожиданно свалившуюся свободу! — с вызовом произнесла она, подливая себе вина.

Я забрала у нее бутылку, вылила все содержимое в ведерко со льдом, потом опрокинула туда бокал.

— Выпейте воды, Елена! В пьяном виде от вас толку мало, и хватит упиваться жалостью к себе!

Она было запротестовала, но тут к нам подошла официантка. Я заказала брускетту с мятой и фенхелем и порцию равиоли. Что касается углеводов, я обычно предпочитаю рискнуть фигурой. Елена попросила салат-микс без заправки.

— Елена, я обдумала то, что вы мне сказали, — начала я, когда официантка поставила перед моей собеседницей ее унылый обед. — Не думаю, что смогу помочь вам. Для начала нам обеим прекрасно известно, что, несмотря на всю эту парижскую историю, рисунка у меня нет. Знаю, вы мне верите. Значит, он у Баленски. Но на самом деле совершенно не важно, украл ли Баленски этот рисунок у вашего мужа или нет, — он в любом случае ничего не стоит. Даже если я и смогу найти его, то все равно окажется, что это подделка. Я полночи просидела в Интернете и нигде не нашла ни намека, что этот рисунок существует. Я даже связалась с экспертами по Караваджо. Предположим, вы сможете заполучить рисунок в надежде использовать его как рычаг давления, в бракоразводном процессе он вам никак не поможет!

Елена застыла с листом салата в зубах, свисавшим из уголка рта, и, по-волчьи оскалившись, прошипела:

— А почему бы вам просто не убить меня?

К тому моменту я прокрутила в голове уже около шести методов, как это сделать, но ни один из них не оставлял мне шансов уйти безнаказанной. Хотя Ермолов вполне мог бы мне за это заплатить. Может быть, лица сыновей Елены в канотье смягчили мою огрубевшую на старости лет душу.

— Понятия не имею, о чем вы говорите, — спокойно ответила я, глядя, как Елена дожевывает салат.

— Как у вас там принято говорить? — с усмешкой произнесла она, специально утрируя свой русский акцент. — Я слишком много знаю! — выкрикнула она и расхохоталась, уткнувшись лицом в тарелку.

Происходившее начинало меня утомлять, но зато равиоли с начинкой из тыквы и амаретти действительно удались повару на славу, поэтому я решила попробовать еще раз:

— Пожалуйста, включите голову! У вашего мужа и так есть невероятно дорогие картины, например Боттичелли. Чем она вас не устраивает? Почему бы вам не предложить государству эту картину?

— Он ничего мне не отдаст, — ответила Елена, сделав глоток воды и наконец справившись с истерикой. — Я уверена, этот рисунок существует и он подлинный! И я уверена в том, что вы поможете мне. Вот, смотрите!

Я было испугалась, что она вручит мне еще одну газетную вырезку, но на этот раз Елена, слава богу, просто повернула ко мне свой телефон. На экране я увидела фотографию, точнее, фотографию фотографии.

— Я сделала этот снимок в кабинете мужа. В тот день он сказал, что отныне мне запрещено находиться в наших домах одновременно с ним. Приказал прислуге собрать и упаковать мои вещи и отправил их на другой адрес, как будто служанку за дверь выставил!

Мне было знакомо чувство, о котором она говорила. Наверное, именно поэтому я все-таки взяла телефон, провела пальцами по экрану, то увеличивая, то уменьшая изображение.

На фотографии в сепии была изображена мастерская художника с огромным арочным окном, выходящим, судя по всему, на Гранд-канал, у окна стоял креденца, рядом с ним — диван с жесткой спинкой, покрытый узорчатым шелком. Над диваном висел рисунок в рамке. Я увеличила его — портрет женщины. Бюст, полупрофиль, локти разведены в стороны, как будто она на что-то опирается. Волосы в беспорядке, взгляд опущен, сдержанные линии, более темная, тщательно проработанная голова как будто была выполнена в другом цвете, хотя сам рисунок, кажется, черно-белый — на старой фотографии различить было сложно. Рисунок выглядел помятым, но, возможно, тут давало о себе знать стекло рамы или качество полотна.

— Это фото сделано в тысяча восемьсот девяностые годы в одном пансионе здесь, в Венеции! Это тот самый рисунок!

— Знаменитый Караваджо?!

Я пристально вгляделась в изображение, поднеся телефон к глазам, потом отодвинула подальше, потом снова приблизила. Неровная поверхность рисунка напоминала материю…

— На ткани?! — спросила я.

— Лён. Так написано в примечаниях, но я не успела прочитать все.

— В примечаниях?

— К фотографии прилагалось письмо, но у меня не хватило времени его сфотографировать. На фотографии видно, что этот рисунок был здесь сто лет назад, что он настоящий, что он существует! — сказала она с параноидальной уверенностью в голосе.

— Что еще вы запомнили?

— Набросок, мелом с каким-то маслом. Я запомнила, потому что по-английски это как-то странно звучало… «С каким-то маслом»…