Госпожа Бовари

Так как первая смелая выходка удалась, то всякий раз с того дня, едва Шарль выедет пораньше, Эмма торопливо одевалась и на цыпочках прокрадывалась со ступенек, ведущих к речке.

Но когда мостки для коров были сняты, пришлось пробираться вдоль стен, по скользкому берегу; чтобы не упасть, она цеплялась рукою за пучки увядших желтых цветов. Потом пересекала пашню, где спотыкалась и вязла в своих тонких башмачках. Шелковый платок, повязанный на голове, развевался по ветру середь луга; она боялась быков и пускалась бежать; прибегала, запыхавшись, с розовыми щеками, и от нее всей веяло силою жизни, запахом трав, свежестью вольного воздуха. Родольф в этот час обычно еще спал… Словно весеннее утро входило к нему в комнату.

Желтые занавески на окнах пропускали мягкий золотистый полусвет. Эмма входила ощупью, щурясь; капли росы, повисшие на прядях волос, окружали ее лицо нитью топазов. Родольф, смеясь, привлекал ее на грудь и прижимал к сердцу.

Потом она делала осмотр комнаты, отпирала ящики столов и комодов, причесывалась его гребнем и смотрелась в его маленькое зеркальце для бритья. Часто даже брала в зубы его толстую трубку, лежавшую на столе между лимонов и кусков сахару, рядом с графином воды.

Прощание длилось добрых четверть часа. Эмма плакала; ей хотелось бы никогда не покидать Родольфа. Нечто сильнейшее ее самой толкало ее к нему.

Раз, когда она пришла совсем неожиданно, он поморщился, словно раздосадованный.

— Что с тобою? — спросила она. — Тебе нездоровится? Говори!

Наконец он заявил с серьезным видом, что ее посещения он находит слишком неосторожными и что она ставит себя в неловкое положение.

Глава X

Мало-помалу опасения Родольфа сообщились и ей. Любовь опьяняла ее вначале, так что она ни о чем другом не думала. Но теперь, когда она уже не могла жить без этой любви, она боялась утратить из нее хоть что-нибудь, хоть чем-нибудь возмутить ее. Возвращаясь от Родольфа, она бросала кругом беспокойные взгляды, всматриваясь в каждую темную тень на горизонте, в каждое слуховое окно на деревне, откуда ее могли увидеть. Прислушивалась к шагам, крикам, громыханию плугов и останавливалась, помертвелая и трепещущая, как листья тополей, колыхавшихся над ее головою.

Возвращаясь так домой однажды утром, она вдруг приметила длинный ствол ружья, наведенный, казалось, прямо на нее. Он торчал из бочки, полуприкрытой травой, на краю рва. Эмма, готовая лишиться чувств от страха, шла однако вперед, а из бочки вылез человек, словно игрушечный черт, выскакивающий из коробочки. Гетры на нем были застегнуты до колен, фуражка нахлобучена на глаза, губы его дрожали, а нос был красен. То был капитан Бинэ, подстерегавший диких уток.

— Вы должны были крикнуть издали! — сказал он. — Когда видишь ружье, надобно предупреждать.

Сборщик податей, говоря так, старался скрыть овладевший им страх: указом префекта охота на диких уток разрешалась не иначе как в лодке, и Бинэ, при всем своем уважении к законам, являлся здесь их нарушителем. Ежеминутно мерещилось ему приближение деревенского сторожа. Но тревога раззадоривала его удовольствие; сидя в бочке, он торжествовал успех своей хитрости и лукаво злорадствовал.

При виде Эммы он почувствовал, будто тяжесть свалилась у него с плеч. И, тотчас же вступив в разговор, сказал:

— А не очень-то жарко, — пощипывает!

Эмма не отвечала. Он продолжал:

— А вы раненько вышли из дома?

— Да, — пробормотала она, — я ходила к кормилице, где живет мой ребенок.

— Ах, превосходно! Превосходно! А я — вот как вы меня видите, — чуть свет забрезжил, уж тут, на месте! Только погода такая слякотная, что если бы не…

— До свидания, господин Бинэ, — прервала она, поворачиваясь к нему спиною.

— Ваш слуга, сударыня, — ответил он сухо. И полез опять в бочку.

Эмма раскаивалась, что так резко прекратила беседу с податным сборщиком. Наверное, эта встреча наведет его на неблагоприятные догадки. Ссылка на кормилицу была наихудшим из предлогов, так как всем в Ионвиле было хорошо известно, что маленькая Бовари уже с год как жила у родителей. К тому же поблизости не жил никто из соседей; этим путем можно было пройти только в Гюшетт; следовательно, Бинэ догадался, откуда она шла, и, уже конечно, не станет молчать, всем разболтает. До самого вечера она не переставала терзаться, придумывая всевозможные лживые показания, и все время торчал у нее перед глазами этот дурак с охотничьей сумкой.

После обеда Шарль, заметив, что она чем-то озабочена, вздумал для развлечения взять ее с собой в гости к аптекарю. Первое лицо, встреченное ею в аптеке, был сборщик. Он стоял перед прилавком, в потоке света, изливаемого красным шаром, и говорил:

— Отпустите мне, пожалуйста, пол-унции купороса.