Госпожа Бовари

Со всевозможными предосторожностями, чтобы не потревожить положения больного члена, сняли коробку и увидели страшное зрелище. Очертания ноги исчезли под огромной опухолью; она раздулась так, что кожа на ней, казалось, готова была лопнуть и вся покрылась кровоподтеками — следами действия знаменитой машины. Ипполит уже раньше жаловался на боль, ею причиняемую, но на это не обратили внимания; приходилось признать, что он был отчасти прав, и на несколько часов его оставили в покое. Но едва отек слегка опал, как оба ученые сочли своевременным вставить ногу снова в аппарат и для ускорения дела сжать ее еще сильнее. Наконец три дня спустя, когда Ипполит уже не в силах был более терпеть, они еще раз удалили механизм и были чрезвычайно изумлены достигнутым результатом. Опухлость и омертвение распространились по всей ноге вместе с подкожными пузырями, из которых сочилась черная жидкость. Дело принимало нешуточный оборот. Ипполит затосковал, и старуха Лефрансуа устроила его в маленькой столовой, возле кухни, чтобы он по крайней мере имел некоторое развлечение.

Но сборщик податей, обедавший там ежедневно, стал горько жаловаться на это соседство. Тогда Ипполита перенесли в бильярдную.

Там лежал он и стонал под толстыми одеялами — бледный, обросший бородою, с ввалившимися глазами, время от времени поворачивая голову, всю в поту, на грязной, покрытой мухами подушке. Госпожа Бовари навещала его. Приносила ему тряпки для припарок, утешала и ободряла его. Впрочем, у него не было недостатка в обществе, особенно в базарные дни, когда крестьяне вокруг него играли на бильярде, фехтовали киями, курили, пили, кричали, горланили песни.

— Как поживаешь? — спрашивали они, похлопывая его по плечу. — Эх, с виду-то неважен! Сам виноват. Надо было сделать то-то и то-то!

И ему рассказывали, как люди выздоравливали от совсем других средств, нежели те, коими его пользовали, и, в виде утешения, прибавляли:

— Ты уж больно примечаешь, где что болит. Вставай-ка лучше. Разнежился, ровно король! Ах ты, старый шут!.. Да от тебя, брат, неважно пахнет!

Заражение крови действительно распространялось выше и выше. Бовари сам был совсем болен. Он прибегал ежечасно, ежеминутно. Ипполит смотрел на него полными ужаса глазами и, рыдая, бормотал:

— Когда же я поправлюсь?.. Окажите божескую милость!.. Вот так беда пришла! Вот так беда.

И лекарь уходил, всякий раз предписывая больному диету.

— Не слушай его, парень, — говорила тетка Лефрансуа, — довольно они тебя мучили! Еще хуже ослабнешь. На, ешь! — И приносила ему супу пожирнее, ломтик жареной баранины, сала кусочек, а иногда и небольшой стаканчик водки, который, впрочем, у него не хватало храбрости поднести к губам.

Аббат Бурнизьен, прослышав об ухудшении в состоянии больного, просил, чтобы его допустили с ним увидеться. Начал он с того, что пожалел о его болезни, заявив в то же время, что надобно сему радоваться, ибо такова воля Господня, но и неотложно воспользоваться этим случаем для примирения с Небом.

— Ведь ты, — говорил священник отеческим тоном, — пренебрегал-таки своими обязанностями. Часто ли тебя видели на церковных службах? Сколько лет уже не был ты у причастия? Я понимаю, что работа и сутолока жизни могли отвлечь тебя от забот о душе. Но теперь время подумать о спасении. Не отчаивайся, однако; я знавал великих грешников, которые, готовясь предстать пред Господом (твой час еще не скоро придет, я это знаю), молили Его о милосердии и умирали с упованием на Бога. Будем надеяться, что и ты, подобно им, послужишь нам добрым примером. А из предосторожности все бы лучше утром и вечером читать «Богородице Дево, Радуйся» и «Отче наш»! Делай это, умоляю тебя! Ради меня делай! Меня лично этим обяжешь. Ну что тебе стоит?.. Обещаешь ли?

Бедняга обещал. Священник заходил несколько дней подряд, беседовал, кстати, с трактирщицей и даже рассказывал анекдоты, пересыпанные шутками и каламбурами, непонятными Ипполиту. Потом, как только позволяли обстоятельства, снова переходил к вопросам религии, принимая соответствующий вид.

Рвение его, по-видимому, увенчивалось успехом: стрефопод выразил желание сходить, если выздоровеет, на богомолье к Богоматери Скорой Помощи, на что Бурнизьен ответил, что не видит к тому никаких препятствий, лишняя предосторожность никогда не мешает: «Ты ничем не рискуешь».

Аптекарь негодовал на то, что он называл «поповскими происками»; они задерживали, по его уверению, выздоровление Ипполита. Он твердил госпоже Лефрансуа:

— Оставьте его! Оставьте! Вы понижаете его моральную энергию вашим мистицизмом!

Но добрая женщина не хотела слушать. От аптекаря все и пошло. Из духа противоречия она повесила даже над изголовьем больного полную кропильницу с буксовой веткой.