Госпожа Лафарж. Новые воспоминания

Она являлась ко мне такой же лучезарной, как в тот день, когда Соломон любовался ею, в пурпурном сиянии утра идя навстречу ей. Она загадывала мне вечную загадку, которую так и не смог разгадать великий мудрец, и лишь ее глаза, горящие скорее лукавством, чем любовью, умеряли величие ее восточного лица. О, как она была красива! Но не красивее другой царицы Савской, чей образ преследовал меня в дневные часы».[80]

Этой другой царицей Савской, чей образ преследовал его в дневные часы, была моя очаровательная подруга, всегда остававшаяся для меня лишь подругой, — хохотушка с белоснежными зубами, певица со звонким голосом, артистка с золотыми волосами.

Это была Женни Колон.

Однажды вечером Жерар явился в Комическую оперу. Почему? Неизвестно; скорее всего, по одной из тех роковых случайностей, что заставляет рейнских лодочников устремляться навстречу губительной Лорелее. Он сел вблизи театральной сцены, не зная ни что играют, ни кто поет. Внезапно его взору предстала молодая женщина, сверкающая юностью, блещущая свежестью, роняющая из своих уст мелодичные звуки, подобно тому как из уст сказочной принцессы сыплются бриллианты и жемчуга; и он, мечтатель, живущий в таинственном мире немецких баллад, влюбился в эту белокурую красавицу, которая, даже не подозревая о его существовании, одним мимолетным взглядом вырвала у него из груди сердце.

Вот об этом, со слезами на глазах, он однажды мне и поведал.

— Ну и какой помощи вы ждете от меня, мой бедный друг? — спросил я его. — Вы хотите, чтобы я представил ей вас?

— А какой от этого будет прок? Кем я буду для этой новоявленной Розалинды, как не еще одним незнакомцем? У меня нет ни красоты, ни богатства, ни элегантности… Нет, чтобы она обратила на меня внимание, мне следует оказать ей какую-нибудь услугу, написать для нее хорошую роль, к примеру, роль царицы Савской.

— Ну что ж, мой друг, напишите!

— Ах, дорогой Дюма, один я никогда этого не сделаю; когда я работаю один, со мной происходит нечто странное: мысли, которые приходят мне в голову, поначалу ясные, четко очерченные, почти осязаемые, мало-помалу, по мере того как я пытаюсь развивать их, становятся еле уловимыми, а затем улетучиваются, исчезая подобно дыму, уносимому ветром, или туману, рассеянному дыханием дня. Боюсь, я ничего не смогу сочинить для театра. Там нужна сплошная реальность.

— Хотите, я помогу вам?

— Так вы согласились бы?

— А почему нет, черт возьми!

Бедный малый вскочил, бросился мне на шею и расцеловал меня.

— Изложите мне замысел, — попросил я Жерара, — и я сразу же скажу вам, есть ли возможность сделать из него пьесу.

— О, я уверен, что такая возможность есть, сейчас вы сами убедитесь.

И он начал рассказывать мне нечто восхитительное, похожее на сказку из «Тысячи и одной ночи», на подлинный Восток: с джиннами, талисманами, запрятанными кладами, заколдованными великанами, и все это сверкающее в лучах солнца — короче, некую сценическую Вавилонскую башню.

— Но кто напишет музыку для подобного сочинения? — спросил я.

— Мейербер! — ответил Жерар.

— А он согласится работать для Комической оперы?

— Если нет, мы поставим пьесу в Королевской опере.

— Но ваша царица Савская?

— Мы введем ее в состав тамошней оперной труппы.

— Ах, дорогой Жерар, давайте не будем сразу же ставить невыполнимые задачи!

— Почему невыполнимые?

— В Комической опере голос Женни Колон звучит прелестно, но верите ли вы, что он будет достаточно хорош для Королевской оперы?

— О, друг мой, даже если бы она пела в цирке Тита, вмещавшем сто тысяч зрителей, каждая ее нота была бы слышна!

Я покачал головой в знак сомнения.

— Впрочем, — продолжил он, — вы ведь сейчас вместе с Мейербером работаете над какой-то оперой?

— Да, и что?

— Спросите, что он думает об этом.

— Непременно спрошу, обещаю.

— Когда?

— Сегодня.

— Вы увидитесь с ним?

— Я жду его к трем часам.

— Так вы спросите его, да?

— Ну я же вам обещал!

— Что ж, вечером я зайду узнать его ответ.

И он ушел, исполненный надежды и радости.

* * *

В то время я действительно работал вместе с Мейербером над оперой, но можно было поставить десять против одного, что опера эта никогда не будет закончена.

— Но почему? — спросите вы, дорогая сестра.

А вот почему: Мейербер, которому всегда требовалось хотя бы нечто из ряда вон выходящее, если не получалось добиться невозможного, попросил меня написать либретто, но ему очень хотелось, чтобы г-н Верон дал мне в соавторы г-на Скриба.

Впрочем, мне всегда казалось, что эта светлая мысль пришла в голову г-ну Верону.

У каждого человека есть симпатии и антипатии.

Я один из тех, к кому г-н Верон испытывает антипатию.

Но в чем причина, спросите вы, дорогая сестра.