Госпожа Лафарж. Новые воспоминания

Италия! Я вновь твержу об этом чуде.
Ведь я влюблен в нее, но кто меня осудит?
Как человек, глядевший солнцу вопреки
На диск сей огненный, багровые круги
Лишь различает, так я вижу Пизу
И башню, устремившуюся книзу,
И Геную у основанья гор, и весь
В деревьях апельсиновых Неаполь, здесь,
В моих мечтах, собор Сиенский, желто-черный,
Гондол венецианских строй неровный,
И на дворцовых стенах Строцци мне видны
Разводы крови от былой войны,
Колец железных ряд… О город древний, славный,
Флоренция! И Ватикан державный
В своем сиянье! Микельанджело, и с ним
Великий Данте, Рафаэль и вечный Рим,
Простор полей, дубы — огромны, живописны!
И вся Италия, прекрасного отчизна![92]

Именно любовь к Италии побудила Антони заняться стихотворными переводами Данте. В этой возвышенной борьбе он трижды оказывался повержен, словно Иаков, но трижды поднимался и остался на ногах, да, с отметинами, избороздившими чело, но с отметинами, оставленными божественной десницей. Для подобного труда нужен был настоящий человек. И труженик оказался достойным труда, за который взялся. Однако завершил он его истерзанным, словно Карл V, вышедший из гробницы Карла Великого.

Антони владел дантовым стихом, даже еще не переводя Данте, но тем более это проявилось, когда он стал его переводить: та же нежность, та же суровость.

Вот пример нежности:

И как цветочки, стужею ночною
Согбенные, в сребре дневных лучей
Встают, раскрывшись, на ветвях главою:

Так я воздвигся доблестью моей;
Столь дивная влилась мне в грудь отвага,
Что начал я, как сбросив груз цепей:

«О слава ей, подательнице блага!
О честь тебе, что правым словесам
Уверовал и не замедлил шага!

Так сердце мне с желаньем по стопам
Твоим идти возжег ты мудрым словом,
Что к первой мысли возвращаюсь сам.

Идем: крепка надежда в сердце новом —
Ты вождь, учитель, ты мой властелин!»
Так я сказал, и под его покровом
Нисшел путем лесистым в мрак пучин.[93]

А теперь пример суровости — мы цитируем самые известные строки Данте, чтобы вернее судить о точности перевода:

Здесь мною входят в скорбный град к мученьям,
Здесь мною входят к муке вековой,
Здесь мною входят к падшим поколеньям.

Подвинут правдой вечный Зодчий мой:
Господня сила, разум всемогущий
И первые любови дух святой

Меня создали прежде твари сущей,
Но после вечных, и мне века нет.
Оставь надежду всяк, сюда идущий! —

В таких словах, имевших темный цвет,
Я надпись зрел над входом в область казни
И рек: «Жесток мне смысл ее, поэт!»

И как мудрец, вещал он, полн приязни:
«Здесь места нет сомненьям никаким,
Здесь да умрет вся суетность боязни.

Вот край, где мы, как я сказал, узрим
Злосчастный род, утративший душою
Свет разума со благом пресвятым». —

И длань мою прияв своей рукою
Лицом спокойным дух мой ободрил
И к тайнам пропасти вступил со мною.[94]

Вы можете открыть Данте наугад или выбрать фрагменты, овеянные милосердием, как в. эпизоде с Франческой, или дышащие ужасом, как в сцене с Уголино, и везде обнаружите, что переводчик достоин поэта.