Госпожа Лафарж. Новые воспоминания

«Рассмотрение дела потребовало нескольких заседании и дало повод для весьма бурных сцен. Манера поведения обвиняемых была энергичной и гордой, манера одеваться — как правило, изысканной. Преступные намерения, которые им вменяли в вину, они решительно отрицали; одни делали это, сохраняя присутствие духа, другие — с запальчивостью. Однако на скамье, где они сидели, находился Валантен, негодяй, подло обманувший их доверие и донесший на них. На показаниях этого человека, замаранного судимостью за подделку документов и по непонятной причине освобожденного от выставления у позорного столба, и строилось обвинение. Можно было заметить также, и это заметили, что свидетелями обвинения были большей частью люди с дурной славой, запятнавшие себя предосудительными поступками. Прения оказались бурными и вызывали живой интерес у зрителей.

Луи Юбер высказывал на суде свои выстраданные и пламенные убеждения. Штойбль, не знавший никакого другого языка, кроме немецкого, в присутствии судей обнаружил силу духа, которую он не проявлял в ходе следствия. Что же касается мадемуазель Лоры Грувель, то в ней необычайная политическая пылкость соединялась с безграничной самоотверженностью; она обладала умом отважной республиканки и душой сестры милосердия; она своими силами украсила могилу Алибо, а во время эпидемии холеры постоянно работала в больнице, ухаживая за больными, утешая умирающих и каждую минуту рискуя заразиться смертельно опасной болезнью; оказавшись под бременем обвинения, грозившего ей смертной казнью, она оставалась спокойной и высказывала свои взгляды с убежденностью, лишенной всякого притворства.

На последнем судебном заседании, когда председатель суда спросил мадемуазель Грувель, есть ли у нее что-нибудь добавить в свою защиту, она поднялась и сказала:

«Я беру слово, господа судьи, лишь для того, чтобы прилюдно засвидетельствовать благодарность тому, кто с таким мужеством — она указала на Юбера — поведал всем, какова была моя жизнь и каковы мои самые сокровенные чаяния. Сердце мое переполняют восхищение этим человеком и любовь к нему. Помните, что, окутанная роковой сетью, это ему, равно как и вашему добросовестному обсуждению дела, я буду обязана свободой… больше, чем свободой… жизнью моей матери».

На мгновение она прервалась, охваченная волнением, а затем продолжила, жестом указав на г-на Бильяра: