Госпожа Смерть. История Марии Мандель, самой жестокой надзирательницы Аушвица

В Аушвице низкий порядковый номер на руке заключенного значил, что этот человек прожил гораздо больше, чем обычно жил среднестатистический узник. Даже персонал относился к таким долгожителям с некоторым уважением. После того как Мария пробыла в лагере четыре месяца, она отдала приказ не участвовать в выбраковке любой здоровой женщине с низким четырехзначным номером. Для примерно трехсот молодых женщин из самого первого транспорта в Аушвиц, до сих пор остававшихся в живых, это стало значительной передышкой, и многим из них удалось выжить²⁰.

Хотя скрипачка оркестра Зофия Циковяк прекрасно осознавала жестокость Мандель, она в то же время очень глубоко задумывалась о ее мотивах. Она считала, что существовало две Мандель: более жестокая Мандель из Равенсбрюка и Мандель из Аушвица, чье высокое положение не позволяло ей проявлять такую же жестокость.

Зофия не раз была свидетелем того, как Мандель избивала людей у ворот. Позже она заметила:

– Между собой мы обсуждали, что она делала это скорее для показухи перед подчиненными, чтобы показать, как они должны себя вести, а не из врожденного садизма. Таубер точно был садистом, как и Дрекслер – его заместитель. Но я бы не сказала, что у Мандель были какие-то садистские наклонности.

Зофия признала, что, когда Мандель распускала руки, это было ужасно.

– Но я не могу сказать, что она с наслаждением терзала заключенных. Скорее она заботилась о том, чтобы произвести на персонал впечатление очень важного человека²¹.

Глава 50 Лагерные дети

«Зеленая трава, зеленая трава у меня под ногами, я потеряла своего милого, мне придется искать милого или свою любовь. Его нет здесь, его нет там, но должен же найтись кто-то и для меня».

Песенка, которую Мария Мандель пела детям в Аушвице¹

Мария всегда мечтала о детях. Больше всего она хотела стать матерью, но у нее так ничего и не получилось. Вместо этого любовь Марии часто доставалась детям членов семьи. Она была очень привязана к трем сыновьям своей сестры Анны и послала своим любимым племянникам красный грузовик и пару лыж, купленных в Польше. Эти лыжи сохранились до наших дней – потрепанные, но исправные.

В Биркенау она часто отвлекалась от своих профессиональных обязанностей из-за постоянной одержимости детьми. После неудачной помолвки в Мюнцкирхене Мария закрутила серию романов с высокопоставленными мужчинами в различных лагерях, где проходила службу. Ни от одного из этих мужчин она не забеременела, и ее бездетность или, возможно, даже неспособность иметь детей стала причиной многочисленных попыток общения с детьми, которые появлялись среди прибывавших узников.

Мария носила с собой пирожные и шоколад и часто посещала детские бараки, чтобы раздать угощения. Станислава Рахвалова рассказывала:

– Я несколько раз видела ее с улыбающимися детьми на коленях, прекрасную в своей радости, потому что дети бежали к ней в веселой суматохе и протягивали руки за подарками².

Мария также могла защищать детей в лагере. Однажды заключенная, отвечавшая за карантинный барак, вывела детей на улицу поиграть. Когда они обнимались всей толпой, то потеряли равновесие и попáдали на землю. Внезапно смех и хихиканье обернулись мертвой тишиной; заключенная подняла голову и увидела Марию, гневно кричавшую:

– Ты же польская мать! Как ты могла быть такой беспечной? Дети могли пострадать!

Заключенная была уверена, что ее накажут, но в итоге ей лишь посоветовали «быть осторожнее»³.

В другой раз Мария подошла к «чрезвычайно красивой и сильной» беременной немке. Мария попыталась объяснить ей, как глупо усложнять свою жизнь в лагере рождением ребенка без отца, а затем неожиданно попросила ее отдать ребенка ей. «Я так несчастна, потому что у меня нет детей – они были бы мне как родные»⁴.

Время от времени Мария «усыновляла» ребенка, который привлекал ее внимание, например, интересного мальчика-сироту из числа цыган, который сносно говорил по-немецки. Мальчику было около пяти лет, и он стал любимцем эсэсовцев, которые обнимали его и катали на лошадях, а для ухода за ним выделили заключенную. В декабре 1943 года Зофия Улевич лично видела, как Мандель везла цыганского ребенка на санках, плотно укутав его одеялами, чтобы согреть, и привязав для безопасности.

– Она специально опрокидывала санки, поднимала его и громко смеялась. Цыганскому мальчишке это нравилось, и он смеялся вместе с ней. Он был хорошим ребенком, ему повезло, он мог выжить.

Затем пришел приказ ликвидировать цыганский табор, и мальчика тоже отправили в печь⁵.

Несколько уцелевших участников оркестра живо помнят, как Мария вытащила из одного транспорта другого маленького, светленького мальчика. Семь дней они были неразлучны, везде ходили вместе, Мария одевала его в специальную одежду и окутывала теплом. На восьмой день Мандель отправила ребенка в газовые камеры⁶.