Госпожа Смерть. История Марии Мандель, самой жестокой надзирательницы Аушвица

Мария несколько раз обращалась к доктору Дормицкому во время своего пребывания в Монтелюпихе. Вскоре после поступления она обратилась к доктору с жалобой на ревматизм. В мае и июне 1947 года она обращалась к врачу с жалобами на зрение: «Не видит, не может читать с момента визитов к прокурору», хотя «до сих пор могла прекрасно шить»⁷. Ей выдали аспирин от головной боли. В мае 1947 года ей также сделали прививку от брюшного тифа⁸.

Глава 76 «Богородица, Матерь Бога моего, прими же меня»

Жизнь я с тех пор влачил во мраке, в горе и скорби, гнев питая в душе.

Вергилий, «Энеида» [12]¹

С приближением суда над Мандель и ее коллегами интерес со стороны прессы возрастал. Различные журналисты получили разрешение на доступ к Монтелюпиху. Их репортажи появлялись ради сенсаций и часто были полны самодовольства; журналисты упивались тем, как увядала красота Марии. «Теперь, когда я стою перед ней в дверях тюремной камеры в Монте, мне кажется, что эта крепкая женщина утопает в дыму, удушливо пахнущем горелыми костями. Манделиха поседела»².

Зофия Москала, заключенная из камеры напротив, также заметила, что Мария часто выглядела подавленной. Эльфрида Кох, ее сокамерница, отметила, как сильно изменились Мандель и Брандль за время своего пребывания в тюрьме³.

Маргит вспоминает, что по мере приближения суда, хотя они и разговаривали, в основном Мария молилась – правда, не на коленях, а в постели.

– Я до сих пор хорошо помню одну молитву. Мы всегда молились вместе: «Богородица, Матерь Бога моего, прими же меня»⁴.

Мария рассказывала Маргит о своей семье, особенно об отце:

– Ей было очень жаль; он был таким хорошим, и она хотела бы поступить по-другому. Это было скорее связано с тем, как сильно она обидела отца. Ей было так жаль, что ее отец страдает. Мы не говорили о ее матери – Мария сказала только: «Моей мамы уже давно нет в живых».

Мария никогда не рассказывала о своем женихе. Маргит считает, что она уже отгородилась от своей личной жизни. «Она знала, что живой ей отсюда не выбраться». Мария старалась не говорить с Маргит о том, как попала в лагерную систему.

Она вообще не могла об этом говорить. Во-первых, потому что это было стыдно, а во‑вторых, потому что это разрушило ее жизнь. Она очень мало о чем мне рассказывала. Мне показалось, что она занимала себя своим прошлым.

Она много плакала. Не совсем открыто, но все же… Мария, казалось, была немного удивлена, что добилась такого высокого положения.

В целом я действительно не могу представить, в чем они ее обвиняли – в чем, по их словам, она провинилась. Может быть, из-за заключения или, я не знаю, чего-то еще, она не выглядела – и не была – плохим человеком… отнюдь.

Она не была плохим человеком⁵.

Часть шестая

Глава 77 Трибунал

Постепенно начались допросы, и Марии пришлось часто бывать в трибунале. Однако она ничуть не огорчалась по этому поводу. Наоборот. Она хотела наконец узнать, с чем имеет дело.

Маргит Бурда¹

22 января 1946 года был создан Najwyzszy Tribunal Narodowy (Верховный национальный трибунал) для проведения в Польше судебных процессов особой важности, в том числе над нацистскими преступлениями, совершенными на польской земле.

Первым видным нацистом, которого судили в рамках этого суда, стал Рудольф Хёсс, комендант Аушвица, который был повешен 16 апреля 1947 года. Большинство наблюдателей ожидали, что после этого последует новый суд над другими преступниками из Аушвица. Однако вскоре стало очевидно, что быстро провести второй процесс не получится.

На это были свои прагматичные причины, отмечает бывший прокурор Ян Брандис:

– Потребовалось время, чтобы собрать все материалы для процесса над персоналом лагерей. Кроме того, процесс над Хёссом был показательным и потому быстрым – они описали масштаб его преступлений и быстро покарали его².

Станислав Кобеля, который брал интервью у Брандиса, вспоминает, что прокурор втайне возмущался быстрой казнью Хёсса, считая, что он мог бы стать хорошим свидетелем на втором процессе.