Госпожа Смерть. История Марии Мандель, самой жестокой надзирательницы Аушвица

– В наших мыслях и воображении. Затем мы ели капустный суп. Когда по воскресеньям мы вместе готовили, мы были одной семьей. Между бедными и богатыми были различия, тем не менее мы готовили⁴.

Маргит вспоминает, что Мария любила «есть» венский шницель с картофелем и огуречным салатом, а ее любимым блюдом был Kaiserschmarrn – сладкое блюдо из рубленых блинчиков. Шестьдесят лет спустя Kaiserschmarrn можно заказать в австрийском Gasthof (гостевом доме). Его посыпают сахарной пудрой и консервированными фруктами, он очень сытный, очень жирный и очень вкусный.

В 2005 году нам выпала честь полистать «Поваренную книгу Анни Мандель», передававшуюся из поколения в поколение. Легко представить, как семья Мандель лакомилась этими блюдами, приготовленными из простых ингредиентов, которые можно было легко найти на ферме или вырастить. Поражаешься изобретательности кулинаров до эпохи искусственно созданных химикатов. Например, если женщина хотела сделать зеленую глазурь, то просто подкрашивала сахарную смесь соком шпината. Для красной глазури использовали свеклу. Рецепт шницеля семьи Мандель по-прежнему звучит заманчиво, предписывая повару обмакнуть толстые свиные котлеты в соль, яйцо и панировочные сухари и запечь до «красивого желтого цвета»⁵.

Помимо воображаемых блюд, Мария говорила с Маргит о своем желании иметь детей. Вместе они часто с тоской обсуждали, что если бы они были свободны, то наверняка имели бы мужа и детей. Маргит с грустью отмечала, что «в нормальные времена Мария была бы хорошей женой и матерью»⁶.

– Самым страшным звуком для нас было шуршание ключей, когда надзиратели проходили мимо камер. Когда камеру закрывали на ночь. Это не означало ничего хорошего⁷.

Глава 74 Личные встречи

Мы были так рады, когда у нас было чем себя занять!

Маргит Бурда, из письма Францу Манделю, 1948 год¹

В конце концов по прошествии нескольких месяцев руководство ослабило контроль, и Марии снова дали работу. Некоторое время она шила в портняжной мастерской, а затем поочередно выполняла различные работы по уборке. Хотя дело было грязным и муторным, оно приносило некоторое облегчение и помогала скоротать время.

Часто, когда Мария занималась каким-то делом, к ней обращались другие заключенные, побывавшие в лагерях. Ханна Высоцкая вспоминает, что бывшая заключенная Аушвица Станислава Рахвалова «кричала, ужасно кричала, когда сталкивалась с Мандель в коридорах. Она ей все высказала!»².

Данута Войнар-Гурецкая, которая сидела в одной камере с Рахваловой, вспоминает другой случай. Рахвалова пришла в камеру и сказала, что видела, как Мандель моет пол на втором этаже.

Перед ней ведро с водой, мокрая тряпка в руках, по колено в грязной воде. Какая прекрасная картина, какой восторг у меня на сердце! Начальница женского лагеря в Аушвице! По крайней мере, я высказала ей все, что думала о ней все это время:

– Ах ты, эсэсовская шлюха! Как же приятно видеть тебя тут, на коленях, вытирающую грязь с пола. Больше, чем ты заслуживаешь, надменная герцогиня Аушвица!³

Через несколько дней Дануту вызвали на «задание». Кунда, старшая надзирательница, выбрала ее, потому что Данута говорила по-немецки.

– Следуйте за мной. У меня есть для вас задание. Немецким женщинам нужны ножницы, чтобы стричь ногти. Я не могу оставлять их наедине с опасными предметами. Поэтому ты должна быть там и присматривать за ними.

Данута помнит, что ей было жутко и что сама ее натура восставала против мысли о встрече с этими женщинами. Надзирательница Кунда укоряла ее, смеясь:

– Не бойся, дурочка! Они уже не кусаются. Разве тебе не любопытно посмотреть на них? Если увидишь что-нибудь подозрительное, просто постучи в дверь.

Данута, писавшая после войны об этой встрече в качестве упражнения по изучению английского языка, рассказала, что произошло дальше. Четыре женщины сидели в камере, Мандель – на сложенной соломенной сумке. Мария выглядела худощавой, ожесточенной, но все еще красивой, со светлыми волнистыми волосами. Брандль выглядела молодой и нежной, с большими темными и печальными глазами, а у Алисы Орловски было «лицо злого тролля».

Данута представилась и сказала, что принесла им ножницы.

– Доброе утро. Очень приятно. Очень приятно, что вы говорите по-немецки, – голос Мандель был невыразительным, но вежливым. – Вы… – она замешкалась, – рейхсдойче или фольксдойче? [11]

Данута ответила:

– Ни то ни другое. Я политическая заключенная, которая случайно знает немецкий язык.

Последовало неловкое молчание, которое наконец нарушила Данута, обратившись к Мандель: