Гость из пекла

Пошатываясь, Ирка брела вниз по сужающейся тропинке, лапа болотного толкала ее в затылок снова и снова. Ирка спотыкалась, а болотный разражался кудахтающим хихиканьем — очень ему нравилось! Наконец Ирка упала, разбивая колени о торчащие из мерзлой земли камни, и Тео рявкнул на болотного. Болотный что-то проворчал, но толкаться перестал. Обернуться она не могла, но знала, позади тащат Богдана и Таньку. Танька молчала, только иногда стонала сквозь зубы, Ирка даже боялась подумать, чем вызваны эти стоны, Богдан непрерывно ругался — Ирка бы восхитилась его изобретательностью, если бы ей не было так одуряюще, до обморока страшно. А еще позади слышались шаги — множество мелких цокающих шагов, множество копыт, ударяющих в битый камень. Следом шли черти, множество чертей. Все, кто хоть что-то представлял собой в их чертовом обществе, явились сегодня сюда. Наверное, даже из области приехали. Чтоб увидеть зрелище, о котором они расскажут своим чертовым детям и чертовым внукам — как хортицкая ведьма стала рабыней чертей. Как в одну ночь чертова власть воцарилась над лишившимся своей защитницы Днепром. Завтра утром этому городу предстояло проснуться совсем другим — чертовым городом.

— Стой! — крикнула сзади мама, когда ноги, несущие Ирку не ее собственной, а чужой волей, промаршировали по талой кромке ручья и девочка побрела через струящийся по дну балки мелкий ледяной поток. — Ирочка, вылезай из воды. Простудишься! — жалобно попросила мама.

Хлюпая размокшими тапками, Ирка выбралась обратно на берег и немедленно чихнула — раз, другой, третий. Натужно, с хрипом, раскашлялась и задрожала, как в лихорадке.

— Нет-нет, не простужайся, я хотела сказать — не простужайся! — немедленно вскричала мама.

Першение в горле прошло, нос отложило.

— Ого, так это ей хоть сдохнуть приказать можно? — восхитился болотный.

— Я могу ей приказать хоть сдохнуть. Я, — в очередной раз напомнил Тео.

— Милый, что ты такое говоришь? — смутилась мама. — Ты обещал, что будешь беречь Ирку!

— Конечно, я буду ее беречь, — прошептал Тео, заглядывая Ирке в глаза. — Теперь она мое самое большое сокровище. — И нежно провел ладонью ей по щеке.

И нельзя даже повернуть голову, чтобы откусить черту его поганую лапу! Только глухое рычание заклокотало у Ирки в горле.

— А вот сердиться на меня не надо, — ласково сказал черт. — Что, не слушаешься? Все еще сердишься. Ну да, тебе же мама приказать должна. Ничего, скоро ты станешь слушаться моих приказов. Здесь! — крикнул он, кивая на ручей. — Разводите костер!

Темные фигуры засуетились у ручья.

— Возле этого ручья вечно какая-то фигня происходит, — обвисая на руках у чертей, прохрипел Богдан. Под глазом у него наливался синяк, разбитые губы кровоточили. — Может, засыплем его, а, девчонки? — он попытался усмехнуться, но в глазах его стояло отчаяние.

— Может, и засыплем, только ты этого уже не увидишь, здухач! — отвешивая Богдану оплеуху, так что у того мотнулась голова, рявкнул болотный. — Что, не так уж ты и крут, когда твоя подружка на нашей стороне? — И новая оплеуха запрокинула Богдану голову — из разбитого носа потекла еще одна струйка крови.

— Мама, смотри, мама, он бьет Богдана! — снова закричала Ирка. — Как ты можешь верить им, мама?

— Ну да, нехорошо, конечно… — пролепетала мама, растерянно оглядываясь на Тео. — Но твой Богдан отвратительно ведет себя со взрослыми! Детей всегда наказывали, да-да, ничего в этом ужасного нет! — кажется, убеждая саму себя, прокричала она.

— Мама, ты с ума сошла! — понимая, что все напрасно, что маму не убедить, не остановить, продолжала кричать Ирка. — Не отдавай меня, мама! Они будут меня мучить, они заставят меня убивать людей, они ребят убьют, мама, ты же хорошая, ты же не злая, ты же меня любишь!

На лице мамы проступило что-то вроде сомнения — легонького, слабенького, едва заметного, но все же сомнения. Она посмотрела на Тео. На Ирку. Снова на Тео…

И в этот самый миг Богдан прохрипел, хлюпая кровавыми пузырями разбитого носа:

— Да что ты ее убеждаешь, Ирка, ей же плевать! На всех плевать, и на тебя тоже! Ей бы только вырядиться, да машину, да дом, и чтоб ничего не делать… — И последней, убийственной фразой припечатал: — Даже не знаю, как у такой эгоистичной дуры, как она, могла родиться дочь, как ты!

— Заткнись, Богдан! — в два голоса заорали Ирка и Танька, но было уже поздно.

— Она больше всего боится, что так будут думать! — безнадежно добавила Ирка, глядя, как мамино лицо наливается гневом, точно перезрелый помидор соком.

— Как ты смеешь обзывать взрослого человека, маленький мерзавец! — завизжала мама. — Ах, так, да, так? Значит, для твоих приятелей я — эгоистичная дура? — Она обернулась к Ирке. — Ты тоже так о родной матери думаешь? Правильно Тео говорит — нам придется научить тебя уважению! Что мне делать дальше, милый? — Она повернулась к Тео.

— Вели девчонке стать сюда! — глухо сказал Тео, указывая на одиноко растущее на берегу ручья дерево.

— Ирка, сюда! — повелительно, как собачонке, крикнула мама.