Гостья из прошлого. Часть 2 (СИ)

Взгляд Элайджи падает на серебристый кулон, который дочь вертит в руках.

— Думаю, мы разберемся с этим позже, любовь моя, — хмурится он, переводя взгляд на зло щурящую глаза Алин, которая, не отрываясь, смотрит на Елену, на лице которой широкая улыбка, — а сейчас тебе лучше пойти к твоим гостям, они уже заждались.

— Хорошо, папочка, — легко соглашается Гвендолин, и стоит отцу опустить ее на траву, резво бежит к детским столикам.

— Я, пожалуй, тоже пойду поближе к бару, — закатывает глаза Деймон, протягивая Алин букет цветов, которые та молча принимает.

— Не так быстро, Сальваторе, — цедит Элайджа, зло щуря глаза, — хотя твоя спутница вполне может нас оставить, — об бросает холодный взгляд на Елену, с лица которой медленно исчезает улыбка.

— Я… — начинает было она, но ледяной голос Алин не дает ей закончить фразу.

— Уверена, тебе придется по вкусу наше угощение, — обманчиво мягко говорит ведьма, — в отличие от твоего подарка, который совсем не понравился ни мне, ни моему мужу.

На лице Елены не отражается не единой эмоции, когда она поднимает свои янтарные глаза на ведьму.

— С чего ты взяла, что это и был мой подарок, милочка?

И не говоря больше ни слова она исчезает в толпе гостей.

========== Часть 23 ==========

Кетрин Пирс, не отрываясь, смотрит на то, как дочь Элайджи Майклсона заливается смехом, щуря свои синие глаза. Она так похожа на отца, что у вампирши перехватывает дыхание.

Тот же разрез глубоких глаз, такой же упрямый подбородок, тот же до боли знакомый прищур, та же улыбка. Правда, для того чтобы пересчитать все те разы, что Кетрин видела подобную улыбку Элайджи Майклсона адресованную ей, хватит пальцев одной руки.

Пирс сводит брови, стараясь сохранить хладнокровное выражение лица, но с удивлением понимает, что сил для этого уже нет. Она переводит взгляд на барную стойку, где стоит пришедший с ней Деймон Сальваторе, и на мгновение их глаза встречаются. Вампир лениво улыбается, салютуя ей бокалом бурбона, но вампирша знает, что все его безразличие лишь показное, и презрительно кривит губы, видя, как он бросает быстрые взгляды на зеленоглазую ведьму, думая, что никто не замечает. Пирс замечает. И не только она.

Элайджа Майклсон зло щурит глаза, ловя каждый взгляд, который Сальваторе бросает на его жену. И лишь то, что Алин удерживает его за руку, скользя своими тонкими пальцами по мужской ладони, удерживает древнего вампира от убийства.

Кетрин очень знакомо это выражение глаз старшего Майклсона, оно заводит ее, и Пирс почти забывает, что причиной к такому поведению Элайджи служит отнюдь не ее присутствие. Ее он просто не замечает.

Пирс стискивает зубы, пытаясь осознать, принять этот нелицеприятный факт. Тот, кого она считала игрушкой в своих умелых руках, и думать забыл о ее существовании. Теперь он желает лишь юную смазливую ведьму, которая ей, Кетрин, не годится даже в подметки.

Но все же, это так. Первый раз Пирс осознала это шесть лет назад, когда поцеловала Элайджу в баре. Он не ответил на ее поцелуй, не стиснул привычным жестом тонкие плечи, властно привлекая к себе. Вместо этого Майклсон оттолкнул ее, обжигая презрительным взглядом.

Тогда Кетрин не придала этому значения. Она не любила Элайджу, ей хотелось совершенно другого, и то, что он отверг ее, было лишь отголоском пятилетней обиды, когда она в очередной раз обвела его вокруг пальца. Так думала Пирс.

Вот только то, что последовало дальше, не оставило камня на камне от ее слаженной теории. Потому что Элайджа не просто увлекся. Он сделал то, чего не делал тысячу лет. Женился на маленькой ведьме. И тогда, Кетрин почувствовала то, что как ей казалось, никогда не коснется ее.

Зависть. Черную зависть, к этой юной пустышке, что не имела никакого права на то, чтобы завладеть таким мужчиной. Тогда в баре, решение притворится ей, было спонтанным. Пирс хотелось развлечься и ей хотелось Элайджу. Два этих обстоятельства абсолютно идеально сочетались с зельем, что было у нее при себе. И Кетрин получила то, что хотела. Даже больше. Намного больше.

Та боль, что была в глазах Алин, когда вампирша предавалась страсти с ее первородным мужем прямо перед ней, была словно бальзам на черную душу Пирс. Намного сильнее даже того знакомо оглушающего экстаза, что она испытала в объятьях Элайджи, опускаясь раз за разом на его член. Потому что он хотел не ее. Не ее талию он крепко сжимал, подаваясь вперед, не ее лоно он пытался наполнить целиком, толкаясь в тело вампирши, не ее губы он целовал. Но ведьма об этом не знала. А Кетрин было попросту плевать. И на Алин, и на Элайджу, и уж тем более на это мерзкое отродье, что они называли своей дочерью.

Пирс будто бы вернула себе собственную уверенность в том, что по-прежнему может решать судьбы, и по-прежнему может в любой момент получить то, чего хочет. В том числе и Элайджу Майклсона. И даже его женушке не встать у нее на пути.