Государева крестница

— Во-о-он что, — с сожалением сказал Висковатый. — Зря, выходит, я стряпчего к тебе посылал.

— Не скажи, не скажи. — Годунов заулыбался, оглаживая бороду. — Тут занятное дело выходит, и не простое... потому и пришёл к тебе посоветоваться.

— Ну-ну, давай.

— Немцы, Иван Михалыч, не бабу ведь разыскивают. — Он понизил голос, словно боялся, что подслушают.

— Говори без опаски, тут лишних ушей нет.

— Баба та, я так понял, не больно им и нужна была. Искали её для того лишь, чтобы через неё на красного зверя выйти.

— Скажи на милость, — удивился Висковатый. — И что ж это у них за зверь такой?

— Немцам её сын нужен.

— Сын? Скажи на милость, — повторил печатник. — Это который — тот стрелец, что ли?

— Он и есть, Иван Михалыч. Вот теперь и не знаю, как с этим делом быть дальше. Давай вместе подумаем!

— Подумать-то можно, да мне одного не понять, на кой им ляд сдался тот стрелец?

— Я тоже не понял сперва. Акимка про него обмолвился, но прямо ничего не сказал... Вижу: крутит нехристь, что-то утаивает. Так я его, признаться, подпоил маленько. — Годунов беззвучно посмеялся. — А немчура ведь, сам знаешь, пить по-нашенски не может. Где им, собакам! Кишка у них на это дело тонка. Вот язык-то у Акимки и развязался.

— Это ты хорошо придумал, — одобрил Висковатый.

— Ну! Впервой, что ли. — Годунов самодовольно усмехнулся. — Так баба пропавшая знаешь, кто такая?

— Откуда же мне знать? Коли хочешь, чтобы знал, скажи.

— Скажу, Иван Михалыч, да ты не поверишь. Баба та — сестра самого посла!

— Сестра Бевернова? — недоверчиво переспросил Висковатый.

— Так Лурцын проговорился. А правду ли вымолвил аль солгал... — Годунов развёл руками, показывая, что судить о том не может. — Мыслю, однако, что это правда. Сперва-то он сказал, будто бабу разыскать просил его один немец в Риге...

— То самое и мне плёл, — кивнул печатник.

— Да. Однако я тому не поверил, больно уж ретиво принялись они её искать. Мне про Акимку давно доносили — ходит, выспрашивает... А посол, выходит, ему в том препон не чинит? Хотя посольским шататься по Москве заказано настрого, и не знать о том они не могли...

— Ну, этого-то никто не соблюдает. — Висковатый пренебрежительно махнул рукой. — Для порядка запрет есть, да как за ним проследишь? Шатаются, ясное дело, и на торги ходят, и по шинкам бражничают. Поди удержи эту братию под замком!

— Лурцын не из тех, кого к шинку тянет. Словом, дивным мне это показалось — столько усердия, а чего ради? Кто-то просил узнать про свою сродницу — ну ладно, узнай, поспрошай при случае у кого придётся. А тут такую суету развёл...

— Рижский немец мог и добрую мзду посулить, — рассеянно заметил Висковатый. — Ладно, это пустое. Теперь-то нам ведомо, кого и почему они ищут. Стрелец этот кто таков?

— Андрюшка Лобанов, сотник Кашкаровского полку.

— Сотник... И он, выходит, родной племяш самому послу Бевернову. — Висковатый встал, прошёлся по комнате и снова сел. — Ты гляди, как оно ловко получается...

— Что ловко, Иван Михалыч?

— Да нет, это я так... другое вспомнилось. Димитрий Иванович, а ты сотника этого хорошо знаешь? Что за человечишко?

— Худого ничего сказать о нём не могу, он мне однова добрую службу сослужил... и Кашкаров — голова ихний — лестно про него отзывался, в Ливонии вместе были. Как посоветуешь, Иван Михалыч, сказать ли Андрюшке про новообретённую родню? То-то изумится! Бевернов этот, он что, из знатных небось?

— По званию — барон, ну это пониже князя, так не шибко он и высокороден, однако служил при нынешнем кесаре. Не случайно послание от того привёз, кого попало не пошлют... А сотнику ничего говорить не надо... покамест. Там видно будет. Более того скажу — о том никому ни слова, Димитрий Иванович. Великий государь может ли проведать, что стряпчий у тебя был?

— Помилуй, Иван Михалыч! Только великому государю и дела, что эдакую тлю наблюдать. Да мало ли кто у меня бывает!

— Ну, всяко может обернуться, — нетерпеливо сказал Висковатый. — В случае чего скажешь: немец ко мне приходил, да, а послали его из Посольского приказа. Прямо на меня и сошлись: Висковатый, мол, прислал. Коли случится нужда солгать, а такое нередко случается, то ложь всегда мешать надобно с правдой, тогда её легче проглотить. Немец тот, скажешь, искал родню некой немки, про которую слыхали, будто она в Москве поселилась. А почему я того немца к тебе послал, так издавна был наслышан, что людишки твои по Москве шныряют, высматривая что придётся... Ты, полагаю, от государя того не таишь?

— Чего ж тут таить, коли у меня должность такая? С кого первый спрос, ежели, не дай Бог, царёву двору какой ущерб учинён будет? С постельничего, с кого ж ещё! За внутреннюю стражу кремля кто в ответе? Опять же постельничий! Так можно ли мне не иметь своих соглядатаев повсеместно...

— Значит, коли надобно будет, великому государю скажешь, что про немкину родню был спрашиваем, но таковой припомнить не смог. И сотника назвать — Боже упаси...

— Оно вроде негоже — государю-то лгать, — неуверенно сказал Годунов. — А ну как обнаружится?