Государева крестница

— Не надо, тут оставь, — хмуро отозвался Иоанн. Бережно, под локти, усаженный к столу, он оглядел бумаги, блестящие циркули, квадрант: — Ишь, цацок у тебя сколько... мудрёные штуки! Мне, Елисей, недосуг нынче, потому излагай скоро, что там у тебя есть. Персону, говоришь, определил. И кто же она? Не Рюриковна ли, упаси Бог?

— Государь! С того дня, как начал я служение у твоего престола, есть у меня одно неколебимое правило: ни под каким предлогом не осквернять твой слух ложью...

— Посмел бы осквернить, — проворчал Иоанн ещё более хмурым тоном и взял в руки угломерный круг.

— Лекарям порою приходится это делать, иной раз дабы оказать помощь недугующему. Бывает ведь так, что недуг являет признаки неизлечимого, однако болящий находит силы преодолеть хворь и вернуться к доброму здравию... ежели лекарь сумел убедить его, что сие возможно. Тут приходится лгать, ибо, услышав правду — что недуг представляется неизлечимым, — болящий падёт духом и сил для борьбы не обрящет. Но с государем, сказал я себе, нет нужды применять подобную методу «лжи во спасение», ибо сила его духа столь велика и столь очевидно подкреплена она небесным покровительством, что он способен и сам преодолеть телесную немощь. А также, я убеждён, и любую невзгоду душевную...

— Короче, Елисей, — прервал Иоанн. — Не утруждайся витийственными исхищрениями, дабы объяснить, почему не лжёшь. Оно и без Кикероновых словосплетений понятно. Ведомо тебе, мыслю, что за ложь я караю... потому со мною оно безопаснее — говорить правду.

— Так, маестат, — согласился Бомелий, склонив голову. — Однако я в затруднении, ибо ответить на вопрос о происхождении... той персоны... может означать едва ли не то, что римляне называли «оскорблением величества».

Иоанн уставился на него, сдвинув брови:

— Поясни!

— Я уже говорил, что благое взаимное воздействие двух персон, расположенных друг к другу в силу сидерического[17] тяготения, будет тем сильнее, чем ближе одна к другой означенные персоны будут находиться. Коль скоро речь идёт о персонах различного пола... сиречь мужской и женской...

— Ну же? Да что мямлишь, язык, што ль, связало?!

Бомелий и в самом деле вдруг заробел, словно вся эта затея не была уже обдумана и передумана им многократно.

— Великий государь понимает, о какой близости тут приходится говорить, — выговорил он через силу.

— Я что же, как жену должен её поять? Эко удивил. — Иоанн усмехнулся. — Так ты в том «оскорбление величества» узрел?

— Маестат, сие не так просто. Натурально, всякий муж самого высокого рода может спознаться с простолюдинкой, не уронив своего достоинства. Однако же, если речь идёт не о случайной подруге на ночь-другую, но о персоне истинно благорасположенной к государю... и если таковое её качество подтверждено указаниями светил, кои, как правило, не ошибаются, — он поводил вытянутой рукой над разбросанными по столу доказательствами своих трудов, — то тут потребна иная связь. Более... как бы выразиться... постоянная.

— Та-а-к, — протянул Иоанн, продолжая усмехаться. — Это ты что ж мне, Елисей, советуешь — к аналою её, што ль, вести? Ну давай договаривай! Да заодно подскажи, куда супружницу девать, с коей уже обвенчан. Может, в обитель постричь, как батюшка постриг свою Соломонию? Ну? Чего же умолкнул, Кикерон?

— Великий государь! Бог не позволит мне предерзко посягать на дела августейшего семейства. Но я однажды поведал тебе о прочитанном — хотя тогда и неясно — в звёздных хартиях, и ты повелел в том разобраться. Я разобрался и ныне даю ответ. Вели меня казнить, если счёл сие обидой, мне легче положить голову на плаху, нежели жить с чувством вины перед моим повелителем и благодетелем...

— Без головы на кой ты мне сдался, — пренебрежительно сказал Иоанн. — Однако я тебя спросил, как быть с Марьей Темрюковной, коли ты мне новую жёнку подкладываешь...

— Разве сказал я о браке? Государь! Бог сотворил человеков и одним назначил быть мужами, а иным — жёнами. О том, что и как было до грехопадения, говорить не станем — то никому не ведомо. Однако изгнанным из садов эдемских было заповедано: плодитесь и размножайтесь, рожайте детей в муках. А где ж там, позволю себе спросить, был аналой? И кто был тем священнослужителем, что мог их обвенчать?

— Ты к чему клонишь? — с подозрением в голосе спросил Иоанн. — Это как же тебя понимать, а?

— Я лишь хочу напомнить великому государю, что Бог, сотворив мужа и жену, повелел им жить совокупно, продления рода человеческого ради. Обряды же брачные суть людское измышление, придуманное затем лишь, что без него жили бы все в скотском распутстве, совокупляясь кто с кем горазд. Следует различать заповеди Господа нашего, единые и обязательные для всех христиан, и здешние, земные, установления, правила, обычаи... те меняются и по времени, и по месту. В разных землях брачующихся соединяют по-разному, к тому же ныне делают это не так, как делали в прошлые века. Не проистекает ли отсюда, что соблюдение тех установлений отнюдь не столь обязательно, как следование заповедям Писания?