Государева крестница

— Тебя только мне и не хватало... учить, как заповеди соблюдать надобно. Ещё один Сильвестр на мою шею, — проворчал Иоанн. — Сказал тебе, говори короче! Коли с персоной той не венчаться, так что мне — наложницей её сделать?

— Сие, маестат, назвать можно по-разному, — почтительно пояснил Бомелий. — Наложница, конкубина, метресса... Таковая персона в иных землях почитается едва ли не выше, нежели супруга круля, ибо от той не ждут ничего иного, кроме как подарить ему легитимного престолонаследника. И всем ведомо, что крулевой стала она не по сердечной к ней склонности правителя, но токмо по сочетанию династических связей...

— Да как бы ни стала, всё же она — супруга! А прочее есть блуд, сам, што ль, не смекаешь?

— Что значит «блуд»? — Бомелий позволил себе слегка пожать плечами. — Это, государь, как посмотреть... Ежели кто готов спознаться с кем попало, подвигнутый на то единой похотью, тогда это блуд. Однако мы говорим о казусе необычном... Законы, управляющие движением светил и воздействием их на человеческие судьбы, суть превыше здешних наших обычаев и установлений. И ежели звёзды подсказывают: «Сотвори так», то разумно ли им противиться... оттого лишь, что сие может показаться достойным осуждения ипокритского. Внимая звёздам, негоже прислушиваться к досужим наветам злопыхателей.

— Ты так и не сказал, кто она, — спросил Иоанн, помолчав.

— Это особа происхождения незнатного, — признался наконец Бомелий. — Однако много ли значит знатность происхождения? Государь сам достаточно претерпел от знатнейших родов, чтобы не видеть в них надёжную опору власти.

— Я спросил, кто она? — повторил Иоанн уже грозно.

— Её отец, маестат, ведомый тебе оружейник и механикус, именем Никита...

— Ни-ки-та? — медленно переспросил Иоанн, подымаясь из кресла. — Так ты об его дочери, об Анастасье?

Лицо государя стало страшным, он приподнял правую руку и сжатым кулаком сделал короткое, резкое движение вниз — словно вонзал в пол наконечник посоха, которого сейчас при нём не было.

— Ты что же, собака, потешаться надо мной вздумал? — проговорил он свистящим шёпотом. — Али твои звёзды умолчали, что Анастасья Фрязина — моя крестница?!

Этого Бомелий и впрямь не знал, и вот тут он действительно почувствовал, что земля уходит у него из-под ног. Но в жизни такое уже случалось с ним не раз, и жить он продолжал только лишь потому, что всегда умел найти выход из самого отчаянного положения, когда, казалось бы, деваться уже некуда.

— Не гневайся, государь, — сказал он спокойно, — это лишь подтверждает необыденность астральных связей меж тобой и этой девицей. Часто ли бывало такое на Москве, чтобы дочь ремесленника становилась крестницей великого князя? Чтобы царь крестил дочь простого майстера? Ежели часто, то тогда это совсем несущественное обстоятельство, о котором звёзды и в самом деле могли умолчать — они возвещают лишь о главном. Однако, мыслю, это не так. Но ведь тогда разве не знаменательным представляется то необычное движение души, что когда-то побудило тебя сделать своей крестницей именно Анастасию Фрязину, возвысить её до столь необычной чести?

— Я вот гляжу на тебя, Бомелий, — голос Иоанна начинал уже клокотать от ярости, — и невдомёк мне, вовсе ли ты ума лишился, аль у тебя вторая голова в запасе, коли эту потерять не боишься! На что меня блазнишь, люторское ты отродье, на кровосмешение духовное?! Чтобы я на ложе своё крёстную дщерь возвёл?! Да я тебя, паскудника, на малом огне велю зажарить!!