Но именно в то время, когда служебные князья в этом своем высоком положении находили опору для своих притязаний, основанных на удельных преданиях, московский государь, в противовес их притязаниям, возвышает значение своей личной власти: Иоанн III утверждает самодержавие. После брака с племянницей последнего императора византийского, Софией Палеолог (1472 год), Иоанн, говорит Соловьев, «явился грозным государем на московском великокняжеском столе; он первый получил название Грозного, потому что был для князей и бояр монархом, требующим беспрекословного повиновения и строго карающим за ослушание; он первый возвысился до царственной недосягаемой высоты, перед которой боярин, князь, потомок Рюрика и Гедимина должен был благоговейно преклониться наравне с последним из подданных; по первому мановению Грозного Иоанна головы крамольных князей и бояр лежали на плахе». Великий князь, говорили бояре, «переменил старые обычаи» под влиянием Софии и пришедших с нею греков. «А которая земля переставливает свои обычаи, та земля не долго стоит», – заметил боярин Берсень-Беклемишев, недовольный тем, что государь изменил свое отношение к боярам.
Знамением нового времени была казнь князя Семена Ряполовского-Стародубского, который, по выражению Иоанна, слишком
Вельможи, подвергавшиеся таким казням и опалам, трепетавшие, по свидетельству Герберштейна, перед государем, не могли уже иметь прежнего значения в качестве независимых, свободных его советников. Иоанн III, как указывал впоследствии боярин Берсень-Беклемишев, любил лиц, возражавших ему на заседаниях думы, «жаловал тех, которые против его говаривали». Но надо думать, замечает проф. Сергеевич, что Иоанну Васильевичу редко приходилось выслушивать возражения, если он за них даже жаловал; и эти возражения, особые мнения бояр, не могли уже стеснять волю Иоанна так, как они стесняли волю великих князей во время уделов.
Преемник Иоанна, Василий III Иоаннович, не допускал даже возражений. Между советниками его, по указанию Герберштейна, никто не пользовался таким значением, чтобы осмелиться в чем-нибудь ему противоречить. Берсень-Беклемишев говорит: «Государь упрям и встречи против себя не любит: кто ему встречу говорит и он на того опаляется». Берсень-Беклемишев испытал это на самом себе: когда в думе обсуждался вопрос о Смоленске, он возразил государю, и «князь великий, того не полюбил, да молвил: пойди, смерд, прочь, не надобен ми еси»[49].
На упадок значения служебных князей влияло чрезмерное дробление их уделов между наследниками. Ни одно из более значительных княжеских владений не сохранялось в целости долгое время. Уделы делились на все более дробные вотчины. Потомки владетельных князей, становясь мелкими вотчинниками, забывали об удельных преданиях.
Княжеское землевладение особенно упало в XVI веке вследствие сильного сельскохозяйственного кризиса, обусловленного, главным образом, быстрым отливом крестьянского населения на вновь колонизированные юго-восточные окраины. Земля не давала прежнего обеспечения князьям, как и другим землевладельцам. По недостатку средств вотчинники обратили земли в меновую ценность, в большом количестве продавали и закладывали свои земли в монастыри. Новейший исследователь этого вопроса, Рождественский, показывает по архивным данным, как быстро переходила земля из рук в руки в XVI веке, как дробились и мельчали княжеские вотчины и ускользали из рук владетельных князей.