В 1621 году дворянским окладчикам приказано было произвести строгий розыск о детях боярских и казаках, покинувших свои земли и ушедших в холопы: «Которые дворяне, не хотя государевой службы служити, воровством из службы побежали, и иные, покиня поместные и вотчинные земли, били челом в дворы к боярам и всяких чинов людям и кабалы служилые на себя дали и в дворах поженились на крепостных девках: и тех всех, с женами и детьми, указал государь и бояре приговорили, из боярских дворов
В дополнение к этому указу 1639 года правительство в 1642 году запретило вообще на будущее время принимать в холопы дворян и детей боярских, их детей, племянников и внучат как верстанных, так и неверстанных. Указ 1641 г. о невыходе служилых людей в частную зависимость был подтвержден Уложением 1649 г. Правительство отказывалось от своих прав на служилых людей только в тех случаях, когда они, будучи освобождены один раз из холопства, вторично уклонялись от государственной службы, и били челом в дворовую службу к какому-либо другому господину. Таких непокорных дворян велено было отдавать первому их господину, от которого они ранее были освобождены[165].
Как указано выше, еще во второй половине XVI века сельскохозяйственный кризис нанес тяжелый удар помещикам. Смутное время должно было еще более понизить уровень их благосостояния. Вольница самозванцев, казацкие шайки, отряды польских и литовских людей разорили много хозяйств; продолжительные походы истощили средства служилых людей. «Дворяне и дети боярские и всякие ратные люди от многих служб оскудели», – говорит одна из правительственных грамот 1613 года.
Оскудение дворян-помещиков как следствие Смутного времени и тяжелых войн первого десятилетия царствования Михаила Феодоровича заметно по десятням двадцатых годов. Лучшие, «выборные», тверские дворяне заявляют окладчикам в 1629 году, что они «от литовской войны и казаков обеднели» и не в состоянии подняться на службу даже при помощи царского денежного жалованья. Про дворового сына боярского Григория Семичева, служившего по высшему поместному окладу (750 четей), окладчики сказали, что он «головой своей и службой добр, прежде служивал на добром коне, и простой конь и служилый человек за ним бывал, а ныне беден; на государеве службе быть ему не с чего, поместья за ним с пустошами 50 четей, а в поместье два бобыля, и те бродят меж дворов. Государева жалованья ему семнадцать рублев, и тем жалованьем на службу подняться не с чем». Петр Новосильцев также «служивал на добром коне в доспехе и приводил с собой человека, а ныне беден, поместье и вотчина пуста от литовской войны и на государеву службу ему подняться не с чего».
Сыну боярскому Чаплину на службе быть не с чего, хотя он собою добр и прежде служил исправно; в его довольно значительном поместье 240 десятин, «всего один бобыль, и тот кормится по дворам». Такие и подобные красноречивые отметки помещены в десятне почти о каждом сыне боярском Зубцовского уезда.
Общей причиной бедности дворян был не недостаток земель, а недостаток в рабочих руках. С тридцатых годов среднее дворянство жалуется все более настойчиво на то, что крестьяне уходят с их вотчин и поместий, бегут на окраины или переманиваются на земли богатых землевладельцев, сильных людей. В десятнях встречаются отметки о некоторых детях боярских, что у них нет ни крестьян, ни бобылей, потому что их «развели насильством соседи». Помещики были крайне недовольны коротким пятилетним сроком, установленным для отыскания и возвращения по суду беглых крестьян. В челобитной, поданной царю Михаилу Феодоровичу, дворяне и дети боярские писали, что, даже проведав, за кем живут их беглые крестьяне, они не могут добиться на них суда и указа; но особенно они сетовали на «урочные» годы, указывая на то, что волокита за судным делом заставляет нередко пропускать срок давности на возврат беглых, и просили отставить те «урочные» лета и объявить крестьян навеки крепкими землевладельцам. Но Михаил Феодорович ограничился тем, что увеличил срок возврата беглых – с пяти до десяти лет.