Государственная Дума Российской империи, 1906–1917 гг.

Авторитет Думы должны создавать и поддерживать сами депутаты, и они должны высоко стоять прежде всего в их собственном мнении, в их собственных глазах, эту мысль Муромцев постоянно подчеркивал: «Не согласимся ли мы раз и навсегда, что личные пререкания и оскорбительные выражения ниже достоинства Государственной Думы. Я продолжу свою мысль: старый строй, власть которого во всем исходила сверху, приучил к тому, что люди, стоящие у власти, считали себя вправе наносить подчиненным оскорбления, вместо того чтобы ограничиться спокойным и авторитетным указанием на неправильность его поступков. Неужели же мы, представители русского народа, заняв положение в качестве органа государственной власти, будем подражать старым носителям власти?» Отсюда же истекает заявление Муромцева о необходимости каждого депутата считаться с принятыми Думой решениями: «Никто не может делать упреков с этой кафедры Государственной Думе по поводу сделанных постановлений: ее авторитет выше нашего личного авторитета». Когда один из депутатов бросил обвинение, что Дума довольствуется «крохоборческими резолюциями», председатель, защищая авторитет Думы, остановил зарвавшегося депутата (заседание 1 июля). Через три дня председатель, опять оберегая Думу, делает замечание оратору, заявившему о пустых воззваниях, когда же депутаты пытались устраивать обструкцию своим коллегам или членам правительства, кричали «довольно», стучали и шикали, председатель осаживал крикунов, спокойно разъясняя: «Такого способа прекращения прений никакой наказ не предусматривает», «существуют правила о том, как прекращать прения», и далее: «Обращаю внимание их (нарушителей), что такие правила есть, составлены они Государственной Думой, и председатель отступить от них не вправе».

Председатель пресекал, не всегда, разумеется, достигая успеха, взаимные оскорбления депутатов или их резкие выпады против членов правительства вплоть до криков убраться из зала заседания: «Резкие мысли всегда допустимы, но приличный образ выражений есть необходимое условие достоинства народного представительства». Когда депутаты аплодисментами встречали выражения вроде «правительственные хулиганы», «правительство — враг народа», председатель делал замечания уже не только ораторам, но и аплодирующим: «Мы не имеем права оскорблять друг друга». Когда на шумном, ставшем знаменитым заседании 19 июня депутаты не давали говорить военному прокурору, Муромцев заявил, что, не выслушав представителя власти, имеющего по закону право голоса, Дума не сможет правильно оценить ситуацию и принять решение: «Закон не дает председателю права отказать в слове представителю правительства». Шум не унимался, и Муромцев, предупреждая скандал, закрыл заседание собственной властью.

Подобные действия Муромцева были направлены на охрану думского права на запрос правительству; он пресекал действия депутатов, пытавшихся сорвать выступления представителей властей и, следовательно, лишали Думу возможности принимать решения. «Обращаю ваше внимание, — говорил председатель, — оратор отвечает не на вопрос отдельных членов Думы, воля которых слушать или нет, но отвечает на запрос Государственной Думы как таковой, ибо так говорит закон. Оратор желает быть выслушан в ответ на запрос Думы». Муромцев напоминал, что Уложение о Госдуме (ст. 40) говорит, что министры и другие правительственные лица имеют право по собственной инициативе выступать в Думе и последняя по закону должна их выслушать.

Беспартийность, бесстрастная объективность председателя может быть выражена до конца, только если она не является тактической уловкой, приемом борьбы и вытекает из глубокого чувства справедливости, воплощает нравственную позицию председателя. Таким был Муромцев. Когда группа депутатов попросила его скрепить подписью свое обращение к английским парламентариям, Муромцев отказал этой просьбе, ибо она исходила от одной лишь группы, а не Думы в целом. Резонно заметив при этом: «Я просил бы выяснить, каким образом председатель Государственной Думы может являться представителем одной группы? Председатель Госдумы может являться только ее председателем». И все депутаты знали, что это не просто слова, а изложение позиции. Его авторитет и даже делаемые им замечания никогда не оспаривались. И не случайно аплодисментами Дума встретила его заявление 1 июня: «Никаких протестов по поводу замечаний, делаемых председателем, никакой наказ не допускает, ибо эти замечания делаются в интересах сохранения достоинства Думы!»