Государственная Дума Российской империи, 1906–1917 гг.

По своему личному составу Вторая Дума была беднее первой: больше полуграмотных крестьян, больше полуинтеллигенции; граф В. А. Бобринский назвал ее «Думой народного невежества». Было меньше людей с высшим образованием: они преобладали только у правых и в польском коло, которое возглавлялось лидером национал-демократов Р. Дмовским. Правые на этот раз провели в Думу несколько энергичных ораторов (В. М. Пуришкевича, В. В. Шульгина, графа В. А. Бобринского и др.). Они не давали спуску левым: начинали протестовать, как только с трибуны раздавались революционные выпады, срывали ораторские эффекты возгласами с мест, шумно приветствовали представителей власти. Правые (и обычно примыкавшие к ним умеренные) составляли одну пятую Думы. Чуть более пятой имели кадеты с примыкавшими к ним мусульманами; более двух пятых — социалисты. Роль решающего центра принадлежала не кадетам, а польскому коло; когда оно присоединяло свои голоса к социалистам, правые оказывались в меньшинстве.

Если среди кадетов было несколько видных ораторов (Ф. И. Родичев, В. А. Маклаков, А. А. Кизеветтер), то многочисленные социалисты, кроме молодого грузинского социал-демократа И. Г. Церетели и большевика Г. А. Алексинского, не выделили ни одного хорошего оратора, а говорили они много и часто.

Лучшим оратором во Второй Думе, по признанию и друзей и врагов, оказался председатель Совета министров П. А. Столыпин. Его выступления были наиболее яркими, запомнившимися.

В заседании 6 марта П. А. Столыпин выступил с декларацией и развернул обширный план реформ. Никто не кричал, как часто в Первой Думе, «в отставку!».

Декларация не только перечисляла законы, попутно подчеркивая их либеральный характер, она постаралась их связать одной руководящей мыслью. Эта мысль изложена так:

«Мысль эта — создать те материальные нормы, в которые должны воплотиться новые правоотношения, вытекающие из всех реформ последнего времени. Преобразованное по воле монарха отечество наше должно превратиться в государство правовое, так как пока писаный закон не определит обязанностей и не оградит прав отдельных русских подданных, права эти и обязанности будут находиться в зависимости от толкования и воли отдельных лиц, то есть не будут прочно установлены.

Правовые нормы должны покоиться на точном, ясно выраженном законе еще и потому, что иначе жизнь будет постоянно порождать столкновения между новыми основаниями общественности и государственности, получившими одобрение монарха, и старыми установлениями и законами, находящимися с ними в противоречии»¹¹.

В этих словах изложен смысл, который придавал сам Столыпин понятию «правового порядка». Он не в том только, чтобы писаным законам определить все «права человека» и этим дать возможность защищать их от нарушения. Эту цель ставил себе еще Свод законов Сперанского. Главной задачей Столыпина было привести эти права в соответствие с «новыми основаниями общественности и государственности», которые были возвещены Манифестом еще в 1905 г. Как выражался премьер, «страна находилась тогда в периоде перестройки, а следовательно, и брожения». И декларация объясняла, в каком направлении шла перестройка: в чем состояли эти новые основания государственности. Они носили либеральный характер и соответствовали Октябрьскому манифесту.

Прежде всего они были в закреплении личных «прав» человека, то есть политических «свобод» и неприкосновенности личности. «Правительство, — говорит декларация, — сочло своим долгом выработать законодательные нормы для тех основ права, возвещенных Манифестом 17 октября, которые еще законом не установлены». Любопытно, что декларация упоминала при этом об отмене связанных исключительно с исповеданием ограничений, что, в сущности, давало и европейское равноправие.