Государственная Дума Российской империи, 1906–1917 гг.

Похоже все же, что император посетил Думу в соответствии его понимания момента и задач государственной важности, и отнюдь не по подсказке «темных сил», а вопреки им. Если кто и льстил себя надеждой, что появление Штюрмера в Думе в свите императора позволит ему сразу высоко поставить себя перед депутатами, то эти расчеты строились на песке. Государь отъехал, премьер остался, и все сразу встало по своим местам, и резким контрастом проникновенности, торжественности встречи с императором прозвучала декларация Штюрмера и особенно ее оценки большинством депутатов.

«Появление нового премьера произвело впечатление полного провала, — вспоминает Милюков. — Слабым голосом, который не мог овладеть даже спокойной и молчаливой аудиторией (тем паче такой бурливой, как в Думе), Штюрмер прочел по тетрадке свою вступительную речь. В ней было категорически заявлено о незыблемости исторических уставов, на которых росло и развивалось русское государство, и этого было достаточно. Перед нами был новый вариант Горемыкина»¹⁴.

Последнее, по-видимому, не совсем точно. Штюрмеру была отведена несколько иная роль, да и сам Милюков признает, что новый премьер «не сразу отказался от сговора с Думой»¹⁵.

Более детален, более точен М. В. Родзянко: «Декларация Штюрмера произвела удручающее впечатление: произнес он ее невнятно <…>, она разочаровала. В длинных путаных фразах ничего не было сказано о намерениях правительства. Сошел он с кафедры при гробовой тишине. С первых же шагов Штюрмер предстал как полное ничтожество и вызвал к себе насмешливое отношение, выразившееся в яркой речи Пуришкевича. Он тогда пустил свое крылатое слово „чехарда министров“, назвал Штюрмера „Кивач красноречия“ (Кивач — название известного водопада. — А. С.) и сравнил его с героем „Мертвых душ“ Чичиковым, который, посетив всех уважаемых в городе лиц, долго сидел в бричке, раздумывая, к кому бы еще заехать. Это сравнение было очень удачным, так как Штюрмер все разъезжал по разным министерствам и говорил речи»¹⁶.

Эта в целом верная, образная характеристика обсуждения декларации премьера дополняется некоторыми существенными данными по официальной стенограмме.

Декларация премьера не означала ни конфронтации с Думой, или, точнее, Прогрессивным блоком, ни отказа от реформ; просто он не отводил этим вопросам первостепенного значения. Исторически выработанные основы государственности — это не самовластие, как пытался изобразить Милюков, а думская монархия. Это признание Думы и сотрудничество с нею, но в условиях войны главное, по Штюрмеру, это обеспечение победы. Отсюда первостепенная задача — борьба с немецким засильем и продовольственное дело. Но, идя навстречу Думе, правительство поручило министру внутренних дел разработать в кратчайшие сроки и внести без промедления в Думу три законопроекта, возникшие по думской инициативе, а именно: о волостном земстве, о введении земства в Сибири и о реформе городового положения. Это было уже существенно. И это был, конечно же, не «новый Горемыкин», прославившийся неуважением к Думе¹⁷.

Как же реагировала Дума, ее большинство (теперь «прогрессивное») на декларацию премьера? Как уже указывалось, позиция блока была выработана на заседаниях его бюро на рубеже 1915–1916 гг. В соответствии с этими решениями от имени шести фракций, вошедших в блок, депутат Шидловский (председатель бюро блока) заявил, что неумелые действия исполнительной власти привели к расстройству экономики, разрушению транспорта, дороговизне, острому недостатку продовольствия, к росту лихоимства, взяточничеству, коррупции и т. д. Власть не пользуется доверием страны, и выход один — создание правительства общественного доверия из лиц, готовых решительно изменить способы управления и работать в полном согласии с Думой¹⁸.

Лидер крайне правых Левашов, сменивший прогрессиста на трибуне, подверг тезис о правительстве доверия резкой критике, заявив, что это противоречит Основным законам, а с учетом военной угрозы подобные требования «просто преступны», надо Думе всецело заняться лишь теми законопроектами, которые напрямую связаны с войной. Одним словом, призыв «Все для фронта» надо применить и к Думе, ко всему законотворчеству.