Государственная Дума Российской империи, 1906–1917 гг.

Эту сторону дела удачно обыграл социал-демократ А. И. Чхеидзе, призвавший кадетов перейти наконец от слов к делу, понимая под делом отклонение если не бюджета в целом, то хотя бы смет на охранку, тюрьмы и каторгу. Но, увлекшись, грузинский Цицерон сам попался в сети, ловко и вовремя наброшенные жертвами его обличений. Когда оратор бросил кадетам: вы опоздали с исполнением долга, который лежит на вас, Милюков парировал с места: «А на вас?» — «Совершенно верно», — продолжил по инерции оратор, уже не владевший ситуацией. Но этим промахи не закончились. Когда оратор заявил, что «власть не может защитить страну, власть провоцирует революцию, надо готовиться к ней», Марков бросил в упор: «А вы еще не готовы?» Совершенно растерявшись, грузин подтвердил: «Мы не готовы». Последующее уже не воспринималось, брошенный оратором клич к свободе утонул в гуле голосов…³⁰ вызвав гомерический хохот.

Парадоксальная ситуация имела и эффектную концовку. Милюков, выступая после грузина, полемизируя с ним, заявил, что революция на пороге и альтернативы ей нет, пока. Позиция оратора была противоречива: он признавал трудное, безвыходное положение страны и одновременно заявлял, что пагубно поддерживать правительство. Надежных средств для изменения политики не было ни у царя, ни у оппозиции, так как, осуждая и левых, и правых, лидер кадетов конкретных мер по выходу из кризиса не называл. По-своему был прав его оппонент, который, отвечая Милюкову, сказал: «Я вас звал не к революционной, а к парламентской борьбе», и добавил, что нельзя вотировать смету Министерства внутренних дел этой власти. Чхеидзе не был поддержан. Прогрессивный блок предложил свою формулу перехода. Формула лишь констатировала многократно уже повторявшиеся фразы, что власть «держится старой политики», действует, как говорится, без руля и без ветрил, из-за «отсутствия руководящих идей», что растет дороговизна, нет борьбы с «немецким засильем», что идет сокращение посевных площадей, что налицо расстройство в снабжении населения продовольствием.

Эти последние строки резолюции несли отзвук общественной тревоги. Впервые проблема продовольствия ставилась как общенациональная, первостепенная. Далее формула напоминала о желательности реформ, указанных в соглашении шести партий, то есть Прогрессивного блока³¹.

Эта формула была принята, смета по МВД была утверждена, затем были утверждены сметы других ведомств, практически беспрепятственно. Обсуждение бюджета было закончено 26 марта на 49-м заседании. До пасхальных каникул, начавшихся 4 апреля, оставалось три заседания. Каникулы завершились 18 мая.

4-я сессия закончилась 20 июня. Месяц после весенних вакаций (13 заседаний) и три заседания, оставшиеся после бюджетных прений, можно было посвятить полностью законотворческой работе. Формально так и было, но обсуждалась преимущественно «вермишель». Дума отвлекалась от первостепенных проблем, а, с другой стороны, мелочовка, возведенная в высокий ранг закона, размывала само понятие последнего, что снижало авторитет высшего государственного нормативного акта.

За две первые сессии Дума одобрила около 2 тысяч «вермишельных» законопроектов. В этом отношении традиция, возникшая еще при Первой Думе, почти анекдотическое вотирование «прачечной и котельной в университете», продолжалась. В качестве примера «вермишельного» потока можно назвать вотирование актов: об увеличении в 1916 г. кредита, отпускаемого на канцелярские и хозяйственные расходы, об отпуске средств из государственного казначейства с 1916 г. пособия Петроградскому братству во имя Царицы Небесной и об утверждении произведенного по сей предмет в 1915 г. расхода. Пособия благотворительным братствам бесспорны, но нужны ли специальные парламентские решения по ним в каждом отдельном случае? Но у этих узких «законников», высмеянных либерально-демократической прессой, была и другая сторона, обойденная тогда вниманием. Дума пресекала внебюджетное растранжиривание народных средств, сдерживала рублем разбухание бюрократии.