Государственная Дума Российской империи, 1906–1917 гг.

Одним из последствий бурной речи Пуришкевича был громкий скандал в Думе, спровоцированный на ее следующем заседании, 22 ноября, Марковым-вторым. Он попытался разоблачить «ренегатство» своего бывшего однодумца, но избрал самый неверный путь, начал цитировать старые речи Пуришкевича и сопоставлять их с новой. Но подобный прием — «бывших друзей клевета ядовитая» — бьет часто бумерангом по «разоблачителям». Поняв все это и потеряв самообладание, Марков подошел вдруг к председателю Родзянко, лишавшему его слова за непарламентские выражения, и бросил ему неспровоцированное, грубое оскорбление: «Мерзавец! Болван!», повторяя бранные слова вновь и вновь. Тут же был поставлен вопрос об его удалении на пятнадцать заседаний — это было самое большое наказание буянов. В оправдательной «пятиминутке» перед голосованием Марков признал: «Я сделал это сознательно. С этой кафедры осмелились оскорблять высоких лиц безнаказанно, и я в лице вашего председателя, пристрастного и непорядочного, оскорбил всех вас» (то есть депутатов, Думу)⁴.

Действия Маркова весьма примечательны для понимания ситуации в стране и Думе, они невольно воскрешают в памяти известный афоризм древних: «Обреченных на гибель боги лишают разума». Марков обезумел, но как оценить действия самого Пуришкевича, который стал соучастником Юсупова в расправе над Распутиным?! Как оценить позицию Родзянко, Маклакова, знавших о готовящемся убийстве? Для соучастия в «кровавой разборке» надо потерять не только рассудок, но совесть и честь. Идя сознательно на скандал, Марков, видимо, думал об укреплении фракции правых, треснувшей после ухода Пуришкевича; но результат получился обратный — большая часть фракции (34 из 57 человек) откололась и образовала новую группу «независимых правых» во главе с князем Б. А. Голицыным. Марков своей руганью нанес удар не по Родзянко, а по правым, и тем укрепил позиции Прогрессивного блока — такой вывод делали правые депутаты, да это было и общее суждение⁵.

Для Думы скандал Маркова имел и другие последствия. М. В. Родзянко вспоминает: «Я даже сразу не понял, что произошло. Потом сообщил Думе о нанесенном председателю оскорблении и вышел. Старший товарищ спикера, граф Бобринский, взяв руководство заседанием, с трудом успокоил зал. В кабинет за Родзянко бросились депутаты, выражая свои сочувствия и сопереживания. Сын Родзянко, офицер-преображенец, находившийся на хорах для публики, бросился вниз, чтобы немедленно вызвать обидчика отца к барьеру. Спикеру с трудом удалось успокоить сына. Запретив сыну дуэль, сам он послал, однако, вызов Маркову, избрав секундантами своих бывших сослуживцев по кавалергардскому полку. До дуэли, однако, не дошло. Часть фракций, входивших в Прогрессивный блок, объявили Маркову бойкот (впредь в Думе руки ему не подавать). Скандалист становился по этому вердикту, осуждению бесчестия, недуэлеспособным». На вечернем заседании Родзянко настоял на голосовании поставленного им вопроса о доверии и был демонстративно переизбран подавляющим перевесом голосов, против подано было только 26 шаров (3 ноября он при перебаллотировке имел 58 против).

М. В. Родзянко был убежден, что Марков с соучастниками готовил скандал заранее, ибо приставы Думы слышали, как правые еще до выходки переговаривались между собою. «После этого грустного инцидента, — вспоминает Родзянко, — в котором Марков явился только выразителем чьих-то намерений и желаний, я стал получать множество писем и телеграммы от знакомых и незнакомых лиц, от уездных и губернских, земских и городских дум. Совет профессоров петербургского университета почтил меня избранием почетным членом университета. Из Екатеринослава от городской думы пришла телеграмма: „Поздравляем с блестящей победой над гнусной выходкой холопа министерской передней“. Что выходка была заранее обдумана и инициирована, в этом никто не сомневался. Было ясно, что хотели унизить председателя Думы, смешать его с грязью. Вышло иначе. Через день после инцидента я получил через французского посла от президента республики большой крест Почетного легиона»⁶.

Законодательные речи и шумные скандалы, их сопровождающие, вызвали повышенное внимание общественности и стали объектом всевозможных спекуляций. Думские отчеты о заседаниях, газетные о них публикации из-за цензурных изъятий выходили с огромными плешинами и порождали всевозможные домыслы и сплетни. «Злонамеренные лица, — свидетельствует Родзянко, — стали даже фабриковать некоторые речи, делая свои добавления и продавая оттиски по несколько рублей». (Для сопоставления и размышления, билет на проезд в трамвае в Питере поднялся с пятака до гривенника в ту зиму. — А. С.)⁷.