«Мысль о принудительном отречении царя упорно проводилась в Петрограде в конце 1916 и начале 1917 г., — продолжает Родзянко, — ко мне неоднократно и с разных сторон обращались представители высшего общества с заявлением, что Дума и ее председатель обязаны взять на себя эту ответственность перед страной и спасти армию и Россию. После убийства Распутина разговоры об этом стали еще более настойчивыми. Многие при этом были совершенно искренно убеждены, что я подготавливаю этот переворот и что мне в этом помогают многие из гвардейских офицеров и английский посол Бьюкенен. Меня это приводило в негодование… я отвечал: на такую авантюру не пойду, как по убеждению, так и в силу невозможности впутывать Думу в неизбежную смуту. Дворцовые перевороты не дело законодательной палаты, а поднимать народ против царя — у меня нет ни охоты, ни возможности. Все негодовали, все жаловались, все возмущались и в светских гостиных, и в политических собраниях, и даже при беглых встречах в магазинах (Питер привыкал тогда к очередям. —
В этом свидетельстве, наполненном категорическим отрицанием своего и Думы участия в подготовке отречения, выделяются признания: «Дальше разговоров никто не шел, и не дело Думы готовить переворот, но если его совершат другие!» Другим позволялось. На них уповали.
Хотя воробьи и чирикали о перевороте, но это было именно чириканье, разговоры, обсуждения, как выразился Челноков (мэр Москвы), «шла болтовня о том, что хорошо бы, если бы кто-нибудь что устроил»41
. Предполагалось, но именно предполагалось, что в перевороте примут участие военные круги, великие князья, депутаты Думы, что все нити заговора держит в своих руках Гучков (в те дни руководитель Военно-промышленного комитета). Известный историк Мельгунов, собравший все данные в специальном исследовании о заговоре, пришел к выводу, что подготовка переворота не вышла за стадию предварительных обсуждений, часто носивших характер зондажа, что «затея» к февралю была в состоянии зародыша. Заговор Гучкова — Крымова, пишут другие исследователи проблемы, дальше всех продвинувшийся по организации сил, находился в эмбрионном состоянии, не была завершена разработка плана и ничего не было сделано для его практического воплощения. Дело не вышло за границы предварительных переговоров, заявлений о готовности принять участие и т. д.Но сам факт «чириканья» говорит о многом. Круг лиц, готовых защищать императора, «историческую» власть сужался с каждым днем. Дума этому весьма посодействовала.
8 января Родзянко имел беседу с великим князем Михаилом Александровичем — единственным родным братом императора. Собеседники при обсуждении политического кризиса и путей его преодоления сошлись в том, что надо создавать правительство общественного доверия — «надо назначать министров, которым верит страна», удалив «изменников». Речь шла не о создании «ответственного министерства», а о «твердой власти». «Все хотят иметь во главе министерства лицо, облеченное доверием страны». Такое лицо составит кабинет, ответственный перед царем. Великий князь при этом имел в виду Родзянко, и последний от этого предложения не уклонился. В беседе подымался вопрос об изоляции, удалении царицы, власть которой «при несчастном безволии царя» породила «министерскую чехарду» и слухи об измене. «Вся семья (императорская фамилия. —