Государство и право в Центральной Азии глазами российских и западных путешественников XVIII — начала XX в.

Подобные нюансы можно было бы счесть не более чем забавными фактами из истории русско-бухарских отношений, однако нельзя забывать, что на традиционном Востоке любая мелочь могла иметь значение. Малейшая уступка, в том числе и в области дипломатического протокола, могла быть сочтена бухарцами слабостью российских властей в целом, а этого допустить было нельзя, учитывая, что система протектората еще не была в полной мере разработана и введена в Бухарском эмирате.

Сложность положения эмира после подписания мирного договора 1868 г. заключалась не только в том, что его статус абсолютного монарха был подорван в глазах собственных подданных. Он также находился в весьма противоречивом международном положении, поскольку, будучи союзником и, по сути, вассалом России, по определению должен был выступать противником политики британских властей в Индии и Афганистана, находившегося под их контролем. Между тем вооруженные силы Бухары, существенно подорванные после русско-бухарской войны, не имели возможности противостоять англо-афганскому союзу, поэтому эмиру Музаффару приходилось лавировать между разными политическими силами.

Неудивительно, что в первые годы пребывания под российским протекторатом бухарский монарх активно вел переговоры с афганскими властями, стараясь обезопасить свои владения. Так, С. И. Носович упоминает, что во время его пребывания в Бухаре там находился и афганский посол, который был оскорблен оказываемыми русским почестями и намеревался уехать, однако бухарский эмир уговорил его остаться и даже намекал на возможность объединения для «священной войны» против русских [Носович, 1898, с. 276, 278, 279–280, 282] (см. также: [Костенко, 1871, с. 71–72])[176]. О лавировании Бухары между Россией и Афганистаном упоминает Н. П. Стремоухов в 1874 г. и даже Г. А. Арендаренко в 1880 г. [Арендаренко, 1974, с. 100, 121–122; Стремоухов, 1875, с. 641, 642]. Лишь в последующие годы, убедившись, что Россия готова оказывать покровительство Бухаре в противостоянии внешним угрозам, власти эмирата стали проводить более последовательную пророссийскую политику.

В зависимости от того, какой политики в отношении русских придерживались эмир или его первый министр кушбеги, вели себя и беки — сыновья эмира или родственники его приближенных. Так, например, гузарский бек Акрам-хан, сын эмира и номинальный предводитель «антироссийской» партии в эмирате, попытался уклониться от встречи миссии под руководством генерала Н. Г. Столетова, следовавшей через Бухару в Афганистан, однако глава миссии настоял на оказании ей всех необходимых почестей и эмирскому сыну пришлось явиться, сделав вид, что прежде ему просто нездоровилось [Яворский, 1882, с. 64–67]. Аналогичным образом, правитель бекства Карши, внук бухарского кушбеги (также недружелюбно относившегося к России), не захотел приехать к русскому послу, князю Ф. А. Витгенштейну, который, подобно генералу Столетову, настоял на оказании ему необходимых почестей [Крестовский, 1887, с. 224–228][177].

От взаимоотношений эмира с русскими порой зависела карьера сановников эмирата. Так, еще до установления протектората Российской империи над Бухарой видный сановник Музаффара, носивший чин шигаула, был снят с должности и попал в опалу, когда эмир узнал, что он плохо обходится с русским посольством. Другой чиновник, некий Баба-бек, напротив, возвысился из мелких секретарей именно благодаря тому, что хорошо проявил себя во взаимодействии с российскими миссиями. Вместе с тем «прорусская позиция» не всегда являлась гарантией карьеры. Так, вскоре после поражения от русских в 1868 г. эмир приказал казнить начальника своей стражи за то, что тот советовал не воевать с русскими. Главнокомандующий Шаралы-бек, потерпевший поражение от русских, был смещен с самой почетной в эмирате должности самаркандского бека и отправлен наместником в гораздо меньшую область. Урак-мирза (Урак-Ишан-ходжа), в течение ряда лет эффективно взаимодействовавший с русскими, был нелюбим эмиром за его прямоту и в конечном счете отстранен от дипломатической деятельности [Арендаренко, 1974, с. 96; Глуховской, 1869, с. 81; Маев, 1879а, с. 107; Стремоухов, 1875, с. 654–655, 684; Татаринов, 1867, с. 46, 108–109].

Важным аспектом политико-правовой жизни Бухарского эмирата, привлекавшим внимание путешественников на первом этапе пребывания его под российским протекторатом, было правовое положение отдельных слоев местного населения и национальных меньшинств, поскольку, исходя из этой информации, российские власти могли принимать решения относительно направлений собственной политики в Бухаре. Правда, на раннем этапе пребывания эмирата под протекторатом Российской империи активных действий для изменения их положения не принималось, и российские путешественники в большей степени анализировали их текущий правовой статус и ожидания.