Государство и право в Центральной Азии глазами российских и западных путешественников XVIII — начала XX в.

Тем не менее однажды сделав в выбор в пользу того или иного своего ставленника, имперская администрация старалась всячески поддерживать его. Так, не слишком эффективный и решительный эмир Абдул-Ахад провел на троне четверть века, фактически не бывая ни в столице, ни в регионах: спокойствие в эмирате обеспечивало присутствие российских войск в специально устроенных для них военных поселениях — Новой Бухаре, Керки, Чарджуе и др. [Там же, с. 112]. Такой же политики придерживались российские власти и в отношении сына и преемника Абдул-Ахада — Сейиду Алим-хана (1910–1920), также пришедшего к власти при поддержке Российской империи. Как отмечали путешественники, уже в середине 1910-х годов, население не жаловало нового монарха, но сила русских штыков спасала его от открытого возмущения подданных [Варыгин, 1916, с. 802][179].

Рост российского влияния проявился и в том, что новый эмир, вопреки обыкновению, не заменил сановников своего отца собственными ставленниками, оставив на своих постах все ключевые фигуры: «премьер-министра» — кушбеги, «министра финансов» — главного зякетчи, наиболее значительных беков-наместников, высшее военное командование, а также и высшее духовенство. Объяснение этому дает в своих записках П. М. Лессар, коротко упоминая, что эти сановники продемонстрировали лояльность России и умение договариваться с имперскими властями [Лессар, 2002, с. 101–102][180].

Со временем бухарские сановники научились находить общий язык не только с представителями российских властей, но и с русскими предпринимателями — к обоюдной выгоде. Например, крупный российский торговец и промышленник Н. А. Варенцов вспоминал, что в его первый визит в Бухару в 1891 г., когда он остановился в караван-сарае, к нему вскоре явились оба высших сановника эмирата — кушбеги и диван-беши. Формально они пришли для проверки товаров и сбора соответствующих пошлин, однако в реальности их интересовали возможности обсуждения будущего торгового сотрудничества [Варенцов, 2011, с. 279–280].

В некоторых случаях российское присутствие в эмирате могло сыграть определенную роль в судьбе и представителей местного управления. Так, ученый А. В. Нечаев вспоминал, что незадолго до его приезда в Горную Бухару, один из местных амлякдаров был отстранен от должности, потому что на него пожаловался проезжавший через его владения русский капитан, оставшийся недовольным оказанным ему приемом и пожаловавшийся беку — начальнику амлякдара [Нечаев, 1914. с. 17]. Даже могущественный гиссарский бек-кушбеги Астанакул, дядя эмира Абдул-Ахада, в начале своего правления ставший притеснять местное население, был вынужден изменить свою политику после того, как гиссарцы пожаловались российским властям (хотя и избегая прямых обвинений): бек мотивировал изменение политики тем, что его подданные — «люди дикие и их раздражать не следует» [Лилиенталь, 1894б, с. 314].

Выбор российской администрации в пользу эмира Абдул-Ахада был сделан потому, что он еще при жизни отца демонстрировал большую готовность провести в эмирате реформы, чем другие претенденты [Мазов, 1883, с. 57] — тем самым его воцарение облегчало процесс модернизации Бухары.

В самый день своего воцарения (1 (13) ноября 1885 г.) новый монарх издал указ об окончательной отмене рабства в эмирате. Как отмечал политический агент Н. В. Чарыков, несмотря на то что уже русско-бухарским договором 1868 г. предусматривалась отмена рабства[181], еще и в 1870-е годы туркмены захватывали персидских подданных и продавали их в Бухару — такие пленники неоднократно обращались к самому Чарыкову, который предпринимал все меры, чтобы освобождать их и доставлять домой. Его постоянные контакты по этим вопросам с эмиром Музаффаром и его сановниками были учтены Аюд ал-Ахадом, который, следуя им же изданному указу, освободил всех рабов в своих владениях, включая несколько сотен принадлежавших ему лично. Впрочем, сам Н. В. Чарыков, похоже, не испытывал иллюзий в отношении намерений и действий эмира, поскольку лишь отметил по поводу упомянутого указа и последующих событий, что «полная отмена рабства в ханстве мирно и постепенно готовилась» [Чарыков, 2016, с. 139–141] (см. также: [Чернов, 2010, с. 64–65]).