Государство и право в Центральной Азии глазами российских и западных путешественников XVIII — начала XX в.

Налоговая система эмирата, как отмечалось выше, после установления протектората Российской империи фактически не подверглась никаким изменениям, однако бухарские власти нашли возможность ввести некоторые дополнительные повинности, «прикрываясь» политикой имперской администрации. Так, например, в конце 1880-х годов в ряде бекств население более массово и на более длительный срок стало привлекаться к строительству и ремонту дорог и мостов. Правда, как отмечает российский военный чиновник Н. Н. Белявский, побывавший в эмирате в 1889 г., это никоим образом не ухудшило отношения простых бухарцев к России — напротив, они были благодарны русским за улучшение состояния дорог, что стимулировало дальнейшее развитие торговли и проч. [Белявский, 1894, с. 121][184].

Начиная с 1890-х годов представители российских властей уже не ограничивались сбором сведений о положении национальных меньшинств в Бухаре, начав принимать меры по улучшению их правового положения. Правда, учитывая формально сохранявшуюся самостоятельность эмирата, старались делать это путем «рекомендаций», создавая впечатление, что решения в этой сфере принимает сам эмир. Весьма характерный пример подобных действий приводит Н. А. Варенцов. Примерно около 1893 г. эмир решил приобрести роскошный фруктовый сад у крупного бухарского торговца-еврея А. Пенсахова, который, согласно традиции, предложил властителю принять его в дар. А на вопрос, что же он хочет получить взамен, попросил, чтобы его сородичей избавили от прежде наложенных на них ограничений — обязательства носить особую одежду и проч. Как сообщает Варенцов, эмир не только выполнил эту просьбу, издав соответствующий указ, но и заплатил полную стоимость сада. Если учесть тесные связи А. Пенсахова с российскими торговыми кругами, такая покладистость эмира становится вполне понятной [Варенцов, 2011, с. 278]. Впрочем, как отмечали В. П. Панаев в 1897 г. и даже И. С. Васильчиков в 1908 г., определенные ограничения для бухарских евреев (и тем более индусов), в том числе и в отношении одежды, продолжали сохраняться — при том что в правовом отношении власти относились к ним достаточно терпимо [Васильчиков, 2002, с. 67; Олсуфьев, Панаев, 1899, с. 166–167] (см. также: [Л. С., 1908, с. 11; Ржевуский, 1907, с. 279–280]).

Уроженцы Персии по-прежнему оставались востребованными в качестве высших администраторов, успешно строя не только свою карьеру, но и «пристраивая» своих родственников, а также заботясь о других жителях эмирата персидского происхождения. В связи с этим не приходится удивляться, что они пользовались влиянием при дворе, неизменно сохраняя милость эмира и, соответственно, вызывая негодование и ненависть местного суннитского большинства. Результатом стали весьма драматически события, получившие название «суннитско-шиитской резни» 1910 г. (см. подробнее: [Тухтаметов, 1977, с. 30–50]), приведшие к беспорядкам в столице и ряде регионов и урегулированные лишь при помощи срочно вызванных российских войск, принявших сторону шиитов. Один из русских очевидцев приводит интересные подробности этих событий, позволяющие понять, каково было положение персов в Бухаре в начале XX в. Во-первых, хотя столкновения инициировали сунниты, их пострадало больше, поскольку персы-шииты оказались лучше вооружены и организованы. Во-вторых, хотя кушбеги Астанакул и был отправлен в отставку, он не утратил милости эмира и не лишился своих богатств [Диноэль, 1910, с. 189–191].

Убедившись, что русские не ведут себя в эмирате как завоеватели, представители властей и даже население в целом изменили отношение к подданным Российской империи, бывавшим в Бухаре. Военный специалист И. Т. Пославский, посетивший эмират в 1886 г., отмечал, что почтительное и радушное отношение местные жители выказывали только тем русским, кто обладал высоким статусом и передвигался по городу в сопровождении многочисленной охраны, тогда как лица без официального статуса могли испытать грубое обращение со стороны бухарцев — брань, плевки, толчки и проч. [Пославский, 1891, с. 77–79]. Российский исследователь М. А. Варыгин, побывавший в эмирате уже в 1915 г., также отмечает, что в провинции ходили слухи про «дурной глаз уруса», так что, при приближении его экспедиции все калитки каждого кишлака запирались и жизнь, казалось, замирала [Варыгин, 1916, с. 786–787]. Очевидцы упоминают случаи, когда бухарские чиновники позволяли себе применять телесные наказания в отношении местных жителей, являвшихся русско-подданными [Рок-Тен, а, с. 3].