Государство и право в Центральной Азии глазами российских и западных путешественников XVIII — начала XX в.

Можно отметить, что роль и значение замужних женщин проявлялись не только в частной семейной жизни. Так, русские пленники, жившие при ханском дворце в 1830-е годы, рассказывали, что старшая жена хана Алла-Кули (отличавшегося властным и решительным характером) пользовалась большим влиянием у своего супруга [Даль, 1883, с. 3]. Довольно снисходительно относились порой ханы и к некоторым нарушениям правил шариата своими женами. Еще один русский пленник, работавший у хана садовником, рассказывал, как однажды калитка, ведущая в сад из гарема, оказалась незапертой, и ханские жены, не прикрыв лиц, выбежали в сад и стали просить садовников дать им фруктов. Второй садовник, хивинец, тут же убежал, а рассказчик, как он утверждал, сразу же пошел к хану и сообщил о происшедшем. Монарх отреагировал спокойно, не стал никого наказывать и лишь приказал тщательнее запирать калитку [Хива, 1873, с. 110 (6)].

Как и в Бухаре, развод в Хиве был достаточно простым. Российский офицер С. Сыроватский стал свидетелем такой процедуры, находясь в Хиве во время похода 1873 г. Как уже отмечалось, по условиям мирного договора все рабы-персы в Хиве должны были быть освобождены и отпущены на родину. Узнав об этом, одна персиянка, которая, впрочем, была к этому времени свободной и находилась замужем за местным жителем — состоятельным узбеком, пришла к казию и заявила, что желает развестись и вернуться на родину. Казий тут же составил вызов на имя ее мужа, и вскоре супруги явились для совершения необходимых действий [Сыроватский, 1874, с. 167–168][106].

Согласно Н. Н. Муравьеву, детей хивинцы практически не воспитывали, ограничиваясь только ознакомлением их с основами ислама и, в редких случаях, обучением грамоте. При этом за малейшие провинности их сильно били. Впрочем, отмечает дипломат, и дети в ответ не испытывали уважения и пиетета к отцу и матери, могли с ними поругаться и даже кинуть в них камнем [Муравьев, 1822б, с. 125].

Глава IV Государственность и право Кокандского ханства в записках путешественников

Кокандское ханство в течение длительного времени было третьим по значению ханством в Средней Азии, успешно соперничавшим за влияние в этом регионе с Бухарой, Хивой и Россией вплоть до середины XIX в., когда на него началось активное наступление Российской империи, результатом чего стала постепенная утрата территорий, а затем и окончательное присоединение ханства к России в 1876 г.

Некоторые проблемы государственности и права Кокандского ханства уже исследовались специалистами [Лунев, 2004; Сооданбеков, 1978], однако большей частью — на материалах этого государства. Действительно, от Кокандского ханства сохранилось большое количество исторических сочинений, активно изучаемых в последнее время[107]. Также до нас дошло значительное число официальных, в том числе и правовых, актов ханской канцелярии, также частично введенных в научный оборот [Набиев, 1973; 2010; Троицкая, 1968; 1969]. Естественно, согласно этим источникам, принципы шариата являлись доминирующими в системе управления и правового регулирования ханства, а его правители представлены как ревнители ислама и шариата, обладающие всей полнотой власти над своими многочисленными подданными разных национальностей и с различным хозяйственным укладом.

Однако если мы обратимся к свидетельствам иностранных современников — а таковыми в XIX в. были преимущественно российские дипломаты, торговцы или ученые, при разных обстоятельствах оказывавшиеся в ханстве и нередко сами становившиеся свидетелями или даже участниками правовых отношений, — то убедимся, что ситуация весьма существенным образом отличалась от картины, создаваемой придворными историками и официальными чиновниками.

Такими источниками являются записки путешественников, посещавших ханство на протяжении практически всего времени его существования в качестве ханства[108]. Кроме первого из них, британского агента Мир Иззет-Уллы, побывавшего в ханстве в 1812–1813 гг., все остальные были подданными Российской империи — переводчик Ф. Назаров, лекарь Ф. К. Зибберштейн, военные и дипломаты Н. И. Потанин, М. Д. Скобелев, К. К. Трионов и Х. А. Чанышев, казаки Максимов, Ф. Милюшин и М. Батарышкин, торговцы Н. Айтыкин и С. Я. Ключарев, чиновники И. Батыршин и М. И. Венюков, ученые Н. А. Северцов, А. П. Федченко и А. Л. Кун.

Труды большинства упомянутых авторов неоднократно привлекались исследователями истории Кокандского ханства и русско-кокандских отношений (см., например: [Гафаров, 1969; Плоских, 1970;