По договору займа предусматривались совершенно грабительские проценты, составлявшие до 200 % годовых. Поскольку шариатом ростовщичество в принципе запрещалось, установить такой процент открыто займодавцы могли только для «неверных». В отношении же своих единоверцев они шли на юридическую фикцию: в расписке указывалась вдвое большая сумма (или количество товара), чем должник получал на самом деле [Икс, 73–74].
Российские власти и предпринимательские круги имели прямую заинтересованность в землях на территории Бухарского эмирата, чего нельзя сказать о земельных владениях Хивинского ханства. Поэтому мы не обнаружим таких четких классификаций иностранными путешественниками форм земельной собственности и землевладений, какие имеются у нас о Бухаре. В самом деле, иностранные современники уделяли внимание земельно-правовой тематике только в рамках общей характеристики политического и экономического состояния ханства. Тем не менее, на наш взгляд, эти сведения также заслуживают внимания.
На основе записок путешественников можно понять, что земли в Хивинском ханстве могли быть государственными, частновладельческими и общинными, а также вакуфными.
Государственные земли находились в полном распоряжении ханов, что даже вытекало из их названия — «падшалык». При этом изначально земельный фонд ханства формировался из родового удела династии Кунгратов, а затем стал существенно пополняться за счет конфискации земельных владений преступников, казненных по обвинению в государственной измене [Муравьев, 1822б, с. 80]. Эти земли хан мог жаловать в качестве частных и даже родовых владений сановникам и поместий своим профессиональным воинам-нукерам, чтобы они могли содержать себя за их счет. Пользующиеся особым благоволением монархов могли рассчитывать на превращение этих владений в частную собственность — мульки. Те же земли, которые оставались в ханском владении, либо обрабатывались государственными рабами, либо сдавались в аренду частным лицам, которые должны были отдавать хану от 1/3 до 1/2 урожая [Килевейн, 1861, с. 108; Кун, 1873, с. 188].
Значительную часть ханских владений составляли сады, обрабатываемые многочисленными ханскими рабами — преимущественно из пленных персов, хорошо разбирающихся в сельском хозяйстве и садоводстве, в частности [Залесов, 1859, с. 275]. Тут стоит оговорить, что «сад» в Хиве являлся не только местом, где росли фруктовые деревья: это были многофункциональные «рекреационные комплексы» с многочисленными зданиями и сооружениями, где ханы, их приближенные и гости отдыхали, устраивали празднества и приемы и иногда даже охотились. Неудивительно, что даже иностранные посольства во время их пребывания в Хиве размещали именно в садах (см., например: [Залесов, 1871, с. 64]).
Наряду с землями ханам принадлежали также и воды — в частности, каналы, расположенные в пределах его земельных владений. С этой недвижимости хан также мог получать доходы, сдавая каналы на откуп. Тем самым он решал две задачи, поскольку откупщики не только регулярно вносили оговоренную плату, но и брали на себя обслуживание каналов [Муравьев, 1822б, с. 81][104]
.Что касается общинных земель, то они были наименее защищенными в правовом отношении, особенно если принадлежали подданным, от которых хан не ожидал резких проявлений недовольства его действиями. В таких случаях монарх мог использовать любую возможность, чтобы изменить статус этих земель. Не захватывая их напрямую в собственность, он мог объявить те или иные земельные владения «куруками», т. е. заповедными территориями, право распоряжения которыми также традиционно относилось к компетенции хана. Так, например, морской офицер и ученый А. И. Бутаков сообщает, что хан Мухаммад-Амин II объявил запретным для кочевок остров Токмак-Ата, на котором была обнаружена могила святого. Теперь не только местное население было изгнано с этой земли, но и паломники за право поклониться могиле святого должны были сдавать ханским чиновникам некоторое количество ягоды «джида» [Бутаков, 1953, с. 39].
Другим вариантом приобретения земель могло стать объявление их не принадлежащими никому, и, в соответствии с законами шариата, любой начавший их обрабатывать, мог стать их владельцев. А до начала обработки они поступали, опять же, в распоряжение монарха [Килевейн, 1861, с. 108].