Читаем Государство и право в Центральной Азии глазами российских и западных путешественников XVIII — начала XX в. полностью

Некоторые дела ханы передавали на рассмотрение совета своих сановников, который, как мы отмечали, регулярно собирался при Мухаммад-Рахиме I и Сейид-Мухаммаде и намного реже при других ханах. Это позволяет рассматривать и этот орган в качестве судебной инстанции [Муравьев, 1822б, с. 64; Рассказы, 1873, с. 266(2)]. Однако, учитывая формально неопределенный статус этого органа, не приходится сомневаться, что и в его решениях ведущая роль принадлежала, опять же, ханам.

Тот факт, что хан рассматривал суд как одну их своих прерогатив, подтверждается сообщением Н. Н. Муравьева о том, что Мухаммад-Рахим I в рамках своей деятельности по укреплению ханской власти уничтожил «расправы» в каждом подвластном ему племени: отныне ни казахские султаны, ни юзбаши и прочие родоплеменные начальники не имели права рассматривать никакие дела, кроме мелких споров и правонарушений [Муравьев, 1822б, с. 6] (см. также: [Базинер, 2006, с. 355]).

Система мусульманского правосудия в Хиве была аналогичной существовавшей в Бухаре и других тюрко-монгольских мусульманских государствах. Возглавлял ее верховный судья шейх-ул-ислам — «главная духовная особа», как его называет Н. Н. Муравьев, — который контролировал казиев во всех городах и населенных пунктах. Самих этих казиев дипломат сравнивает с российскими «совестными судами», отмечая, что они разбирали дела только в тех случаях, когда к ним прямо обращались [Муравьев, 1822а, с. 99; 1822б, с. 65] (см. также: [Килевейн, 1861, с. 104–105; Abbott, 1884b, р. 293]).

Некоторые путешественники дают характеристику казиев как «юристов». Будущие правоведы в медресе изучали преимущественно Коран и труды по шариату [Сыроватский, 1874, с. 167]. Сами же казии характеризуются как люди с «высшим духовно-юридическим образованием в мусульманском духе», выдерживающие ежегодный «экзамен на чин». Не случайно назначение на должность казия производилось на основе ханского указа-фирмана [Калмыков, 1908, с. 54–55]

Формально шейх-ул-ислам и высшие представители духовенства пользовались большим уважением ханов. На официальных приемах они сидели выше, чем ханские братья и сыновья [Abbott, 1884a, p. 150], а в некоторых случаях позволяли себе бурно обсуждать богословские вопросы, прерывая даже самого хана, — подобный случай описывает вышеупомянутый Р. Шекспир, причем дело происходило не во время какого-то неформального мероприятия, а когда происходил официальный прием английского дипломата [Шекспир, 2008, с. 130–131]. Иногда хан демонстративно передавал сложное дело, с которым обращались к нему, на рассмотрение шейх-ул-ислама или другого шариатского судьи [Базинер, 2006, с. 355] (см. также: [Абдурасулов, 2015, с. 32]).

Фактически же ханы нередко вмешивались в дела шариатских судей, о чем, в частности, сообщает Н. Н. Муравьев. За некоторые нарушения предписаний шариата (которые, казалось бы, относились к исключительной компетенции казиев) хан мог приговорить к порке, за курение табака — к разрезанию рта[100] и т. д. В отличие от смертной казни такие наказания назывались «домашними». Вместе с тем дипломат отмечает, что ранее Кунграты, следуя принципам мусульманского права, практиковали взимание штрафов за нетяжкие преступления, однако со временем все больше стали отдавать предпочтение телесным наказаниям [Муравьев, 1822б, с. 72, 73]. Как отмечает А. Вамбери, хан Сейид-Мухаммад выносил столь суровые приговоры по религиозным преступлениям, что самим же мусульманским законоведам-улемам приходилось убеждать его, что далеко не все подобного рода нарушения заслуживали смертной казни [Вамбери, 2003, с. 107]!

Конечно же, эти примеры не означали, что шариатские суды по религиозным делам в ханстве не осуществлялись. Например, несколько путешественников описывали суд над неверными женами и исполнение приговора. Как и в Бухаре, он выносился на основе мусульманского права: виновную зарывали в землю по грудь и, накинув сверху мешок, закидывали камнями. Правда, как отмечали сами же очевидцы, такие суд и исполнение наказания осуществлялись только по инициативе супруга и подобные случаи имели место не более одного раза в несколько лет [Базинер, 2006, с. 355; Наказание, 1873].

Некоторые религиозные правонарушения (опять же, как в Бухаре) рассматривались и тут же наказывались раисом, который мог присудить виновному несколько плетей или палок за курение табака или пропуск молитвы [Базинер, 2006, с. 332; Калмыков, 1908, с. 55].

Перейти на страницу:

Похожие книги

Синто
Синто

Слово «синто» составляют два иероглифа, которые переводятся как «путь богов». Впервые это слово было употреблено в 720 г. в императорской хронике «Нихонги» («Анналы Японии»), где было сказано: «Император верил в учение Будды и почитал путь богов». Выбор слова «путь» не случаен: в отличие от буддизма, христианства, даосизма и прочих религий, чтящих своих основателей и потому называемых по-японски словом «учение», синто никем и никогда не было создано. Это именно путь.Синто рассматривается неотрывно от японской истории, в большинстве его аспектов и проявлений — как в плане структуры, так и в плане исторических трансформаций, возникающих при взаимодействии с иными религиозными традициями.Японская мифология и божества ками, синтоистские святилища и мистика в синто, демоны и духи — обо всем этом увлекательно рассказывает А. А. Накорчевский (Университет Кэйо, Токио), сочетая при том популярность изложения материала с научной строгостью подхода к нему. Первое издание книги стало бестселлером и было отмечено многочисленными отзывами, рецензиями и дипломами. Второе издание, как водится, исправленное и дополненное.

Андрей Альфредович Накорчевский

Востоковедение
Государство и право в Центральной Азии глазами российских и западных путешественников. Монголия XVII — начала XX века
Государство и право в Центральной Азии глазами российских и западных путешественников. Монголия XVII — начала XX века

В книге впервые в отечественной науке исследуются отчеты, записки, дневники и мемуары российских и западных путешественников, побывавших в Монголии в XVII — начале XX вв., как источники сведений о традиционной государственности и праве монголов. Среди авторов записок — дипломаты и разведчики, ученые и торговцы, миссионеры и даже «экстремальные туристы», что дало возможность сформировать представление о самых различных сторонах государственно-властных и правовых отношений в Монголии. Различные цели поездок обусловили визиты иностранных современников в разные регионы Монголии на разных этапах их развития. Анализ этих источников позволяет сформировать «правовую карту» Монголии в период независимых ханств и пребывания под властью маньчжурской династии Цин, включая особенности правового статуса различных регионов — Северной Монголии (Халхи), Южной (Внутренней) Монголии и существовавшего до середины XVIII в. самостоятельного Джунгарского ханства. В рамках исследования проанализировано около 200 текстов, составленных путешественниками, также были изучены дополнительные материалы по истории иностранных путешествий в Монголии и о личностях самих путешественников, что позволило сформировать объективное отношение к запискам и критически проанализировать их.Книга предназначена для правоведов — специалистов в области истории государства и права, сравнительного правоведения, юридической и политической антропологии, историков, монголоведов, источниковедов, политологов, этнографов, а также может служить дополнительным материалом для студентов, обучающихся данным специальностям.В формате PDF A4 сохранён издательский дизайн.

Роман Юлианович Почекаев

Востоковедение