Читаем Государство и право в Центральной Азии глазами российских и западных путешественников XVIII — начала XX в. полностью

Большинство рабов составляли персы, захваченные туркменами и хивинцами во время войн с Персией и еще чаще — во время набегов на персидские пограничные селения[93]. По сведениям Д. Эббота, в ханстве к началу 1840-х годов было более 40 тыс. персидских рабов [Abbott, 1884b, р. 284–285]. Когда российский чиновник А. П. Хорошхин решил выяснить их количество по состоянию на 1873 г., местный сановник заявил ему, что их 2–4 тыс. — между тем было хорошо известно, что только после битвы с персами при Мерве в 1863 г. туркмены захватили более 40 тыс. персов. С учетом того, что за 10 лет часть могли умереть, а часть — выкупиться, их должно было оставаться не менее 10 тыс. [Хорошхин, 1876в, с. 483–484][94].

Персидских рабов заставляли принимать суннизм[95] (что, впрочем, не влекло их освобождения, хотя, согласно мусульманской правовой доктрине, держать в рабстве единоверцев запрещалось) [Муравьев, 1822а, с. 110; 1822б, с. 133]. Тем не менее, как уже отмечалось выше, многие персы получали свободу — либо по решению хозяина в награду за долговременную и усердную работу, либо за выкуп. Такие вольноотпущенники назывались «азат», а если их освобождал хан — «ханазат». Однако освобождение далеко не всегда означало возможность вернуться на родину: чаще всего у них не хватало денег для такого путешествия, вот почему значительное их количество оставалось в Хиве. И именно поэтому среди бывших персидских рабов было распространено воровство [Хорошхин, 1876в, с. 485–486].

Но даже освободившиеся и вернувшиеся на родину могли еще не раз подвергнуться опасности вновь попасть в рабство: путешественники упоминают о некоторых персидских пленниках, которые трижды попадали в плен в Хиву и освобождались [Бернс, 1850, с. 19]. Некоторые персы попадали в плен вместе с родственниками, и тогда, даже если один освобождался, он оставался в ханстве, собирая деньги на выкуп других. А. Вамбери общался с одним персом, который выкупился сам и теперь работал в Хиве, чтобы собрать деньги на выкуп сына [Вамбери, 2003, с. 134].

Наряду с персами в Хиве было немало и русских рабов. Не считая отдельных захватов казаков в XVII в., первые крупные партии русских пленников стали попадать в ханство именно с XVIII в. — начиная с экспедиции А. Бековича-Черкасского, уничтоженной ханом Ширгази в 1717 г. Согласно данным Д. Гладышева и И. Муравина, в Хиве к началу 1740-х годов было до 3 тыс. российских[96] пленников, а Ф. Ефремов упоминает, что и позднее еще оставалось в живых несколько сотен из этого отряда [Гладышев, Муравин, 1851, с. 18; Ефремов, 1811, с. 89]. Некоторое число русских пленных солдат оказалось в Хиве после неудачного похода оренбургского военного губернатора В. А. Перовского зимой 1839–1840 гг., однако большинство их попадали в ханство в одиночку или небольшими группами. Чаще всего это были солдаты и казаки, несшие службу на границах России с казахскими или хивинскими владениями, рыбаки, оказавшиеся на восточном побережье Каспийского моря (где кочевали казахские и туркменские племена), участники торговых караванов (см., например: [Даль, 1839а, с. 74;

1839б, с. 1–5; 1898, с. 212–214; Карелин, 1883, с. 154; Муравьев-Карский, 1888, с. 394–395]).

Большинство русских покупались непосредственно ханами и использовались ими на государственной службе [Хива, 1873, с. 110 (3)]. Поскольку многие из них были солдатами или казаками, они представляли интерес для хивинской армии, в которой становились инструкторами, пушкарями, оружейниками и т. д. Наибольший интерес для ханов представляли артиллеристы, поскольку пушки у ханов были, а стрелять из них было некому [Беневени, 1986, с. 124][97]. Это давало им некоторые преимущества по сравнению с совершенно бесправными рабами-персами и в значительной степени облегчало пребывание в плену и рабстве. Так, например, один из информаторов В. И. Даля, рыбак Василий Лаврентьев, которого в Хиве называли «Бил-Биль», хотя и был рабом, но, с разрешения хана, имел право ходить с оружием. Его сначала сделали солдатом, но потом поручили изготавливать колеса для пушек [Даль, 1883, с. 2] (см. также: [Перфильев, 2011, с. 116]).

Перейти на страницу:

Похожие книги

Синто
Синто

Слово «синто» составляют два иероглифа, которые переводятся как «путь богов». Впервые это слово было употреблено в 720 г. в императорской хронике «Нихонги» («Анналы Японии»), где было сказано: «Император верил в учение Будды и почитал путь богов». Выбор слова «путь» не случаен: в отличие от буддизма, христианства, даосизма и прочих религий, чтящих своих основателей и потому называемых по-японски словом «учение», синто никем и никогда не было создано. Это именно путь.Синто рассматривается неотрывно от японской истории, в большинстве его аспектов и проявлений — как в плане структуры, так и в плане исторических трансформаций, возникающих при взаимодействии с иными религиозными традициями.Японская мифология и божества ками, синтоистские святилища и мистика в синто, демоны и духи — обо всем этом увлекательно рассказывает А. А. Накорчевский (Университет Кэйо, Токио), сочетая при том популярность изложения материала с научной строгостью подхода к нему. Первое издание книги стало бестселлером и было отмечено многочисленными отзывами, рецензиями и дипломами. Второе издание, как водится, исправленное и дополненное.

Андрей Альфредович Накорчевский

Востоковедение
Государство и право в Центральной Азии глазами российских и западных путешественников. Монголия XVII — начала XX века
Государство и право в Центральной Азии глазами российских и западных путешественников. Монголия XVII — начала XX века

В книге впервые в отечественной науке исследуются отчеты, записки, дневники и мемуары российских и западных путешественников, побывавших в Монголии в XVII — начале XX вв., как источники сведений о традиционной государственности и праве монголов. Среди авторов записок — дипломаты и разведчики, ученые и торговцы, миссионеры и даже «экстремальные туристы», что дало возможность сформировать представление о самых различных сторонах государственно-властных и правовых отношений в Монголии. Различные цели поездок обусловили визиты иностранных современников в разные регионы Монголии на разных этапах их развития. Анализ этих источников позволяет сформировать «правовую карту» Монголии в период независимых ханств и пребывания под властью маньчжурской династии Цин, включая особенности правового статуса различных регионов — Северной Монголии (Халхи), Южной (Внутренней) Монголии и существовавшего до середины XVIII в. самостоятельного Джунгарского ханства. В рамках исследования проанализировано около 200 текстов, составленных путешественниками, также были изучены дополнительные материалы по истории иностранных путешествий в Монголии и о личностях самих путешественников, что позволило сформировать объективное отношение к запискам и критически проанализировать их.Книга предназначена для правоведов — специалистов в области истории государства и права, сравнительного правоведения, юридической и политической антропологии, историков, монголоведов, источниковедов, политологов, этнографов, а также может служить дополнительным материалом для студентов, обучающихся данным специальностям.В формате PDF A4 сохранён издательский дизайн.

Роман Юлианович Почекаев

Востоковедение