Государство и право в Центральной Азии глазами российских и западных путешественников XVIII — начала XX в.

Таким образом, автономия кочевников распространялась на уголовную и процессуальную сферу. Хивинские ханы выступали чаще всего в качестве третейских судей, когда возникал спор между представителями разных племен или разных кочевых народов из числа их подданных [Турпаев, 1868, с. 277]. И только в случае совершения самых опасных преступлений ханские власти непосредственно вмешивались и выносили решения о наказании преступников или немедленно карали их.

Н. Н. Муравьев сообщает о карательной экспедиции Мухамма-Рахима I против туркмен, которые отказались присоединиться к нему в войне с Персией в 1812–1813 гг. [Муравьев, 1822б, с. 50]. Ученый и путешественник К. К. Боде сообщает, что хивинские ханы жестоко наказывали туркменов за попытки выйти из-под их власти и откочевать в другие государства. В качестве примера он приводит племя гоклен, которое перекочевало в Хиву из Персии, но неоднократно пытавшееся откочевать обратно. Ханы приказывали схватить беглецов (примечательно, что в погоню за ними отправлялись отряды из другого туркменского племени — текинцев, издавна враждовавших с гокленами), после чего виновных казнили весьма жестоким образом: привязывали к пушке и выстреливали [Боде, 1856, с. 184]. А. Вамбери сообщает о суровом наказании хивинским ханом представителей туркменского же племени човдуров за разграбление его каравана и убийство караванщиков. Из трехсот нападавших большинство было продано в рабство, а предводители (аксакалы) были ослеплены [Вамбери, 2003, с. 106–107][91]. Вероятно, как преступление против государства хивинские ханы воспринимали отказ кочевников платить налоги: в ряде случаев ханы отправляли против «строптивых» подданных войска, которые порой даже сами возглавляли [Базинер, 2006, с. 351]. Тем не менее в большинстве случаев грабительские набеги казахов («барымта») и туркмен («аламан») даже на хивинских подданных и друг на друга оставались безнаказанными — ведь, согласно воззрениям самих кочевников, это было не преступлением, а, напротив, демонстрацией удали и отваги. Поэтому лишь самых отъявленных разбойников обвиняли в преступлениях против государства и предавали казни [Карелин, 1883, с. 155; Муравьев-Карский, 1888, с. 247, 253].

Интересно отметить наблюдение Н. Н. Муравьева о том, что наказания, осуществлявшиеся именем хана и по ханской воле, туркмены считали оскорблением и грозили ханским судьям и исполнителям наказаний местью [Муравьев, 1822б, с. 68]. Это лишний раз подтверждает право кочевников на самостоятельный суд, и любое вмешательство ханских чиновников они воспринимали как попрание их законных прав и привилегий.

Еще в большей степени «неприкосновенной» считалась сфера частноправовых, и в особенности семейных, отношений у кочевых подданных среднеазиатских ханов. Любые попытки распространить на нее принципы, действовавшие в отношении оседлого населения, вызывали резко враждебную реакцию со стороны кочевников. Так, И. В. Виткевич упоминает, что хан Алла-Кули решил выдать туркменскую девушку замуж за хивинца: из-за этого ее племя «поссорилось и подралось, было, ныне с хивинским ханом», который вмешался в семейные правоотношения туркмен и нарушил принцип, согласно которому они не выдавали дочерей замуж за «инородцев». В результате «хан уступил, они опять помирились» [Виткевич, 1983, с. 88]. А. Бернс также сообщает о специфике семейного права у туркмен: зачастую для заключения брака требовалось согласие женщины, которые обладали значительной свободой, но в ряде случаев допускалось и умыкание. Если же род похищенной невесты выражал недовольство, то можно было помириться с ним, выдав за одного из его представителей девушку из рода похитителя [Бернс, 1850, с. 79–80] (ср.: [Ибрагимов, 1874, с. 144]). Как видим, эти обычаи совершенно не соответствовали хивинским городским и, тем более, мусульманским принципам семейного права.