Государство и право в Центральной Азии глазами российских и западных путешественников XVIII — начала XX в.

Впрочем, в некоторых случаях ханы меняли статус землевладений исходя не из собственных, а именно из государственных или общественных интересов. Так, когда в 1887 г. обмелел канал Шават и понадобилось делать новое русло, его рыли прямо через земли, находившиеся и в государственной, и в частной, и в общинной собственности. Описывающий этот случай А. С. Стеткевич отмечает, что это, с одной стороны, конечно, свидетельствовало об отсутствии в Хиве частной собственности на землю в ее европейском понимании. Однако, с другой стороны, продолжает автор, если бы она существовала, понадобились бы многочисленные процедуры по составлению проектов, обоснованию изъятия земель, согласование с региональными властями и собственниками порядка отчуждения, проведение торгов и проч. В результате все затянулось бы на длительный срок, и урожай пропал бы. Соответственно, резюмирует российский исследователь, некоторые принципы земельно-правовых отношений в Хивинском ханстве больше соответствовали его потребностям, и вряд ли их изменение на европейский лад повысило эффективность землепользования [Стеткевич, 1892, с. 398, 406].

Периодически ханы производили землемерные работы, поручая чиновникам не только установить площадь различных землевладений, но и выявить какие-либо спорные случаи основания для установления над этими землями ханского контроля. При этом, как и в других случаях, чиновники старались не забывать себя, пример чего приводит Л. Ф. Костенко, рассказывая о землемерных работах в период правления хана Мухаммад-Амина II. Поскольку чиновники получали оплату за число измеренных фарсахов, то они стали брать за фарсах не 12 тыс. шагов, как было прежде, а 9 тыс., в результате чего получили большее число единиц длины и, соответственно, большее вознаграждение. С тех пор фарсах в Хиве был уменьшен на четверть [Костенко, 1873, с. 160].

§ 6. Семейно-правовые отношения

В записках путешественников о Хиве, как и о Бухаре, содержатся довольно немногочисленные и порой противоречивые сведения о семейной сфере. Вероятно, причина та же — закрытость частной жизни мусульман от иностранцев. Однако, как представляется, в силу значительного числа среди населения Хивы представителей кочевых народов, не столь строго придерживавшихся предписаний ислама, иностранцам удалось сделать несколько более подробные наблюдения в этой закрытой сфере.

Возраст совершеннолетия в Хиве наступал весьма рано: уже в 12–13 лет мальчики начинали помогать родителям в их деятельности, приобщаясь к делам. А к 18 годам их уже женили, причем жених редко имел возможность увидеть невесту до свадьбы [Муравьев, 1822б, с. 125; Рассказы, 1873, с. 264 (4)].

По свидетельству Н. Н. Муравьева, женщины вели очень замкнутый образ жизни, постоянно находясь в гареме, куда не допускались даже их ближайшие родственники, поскольку хивинские мужчины очень ревнивы и готовы пойти на ссору и даже убийство при малейшей попытке постороннего посягнуть на гарем. Если женщина находилась в присутствии постороннего, она непременно закрывала лицо [Муравьев, 1822б, с. 124–125] (см. также: [Хива, 1873, с. 110 (5)]). В гареме же они занимались исключительно тем, что шили ковры и одежду для своих мужей и детей [Вамбери, 2003, с. 104].

Между тем, Д. Эббот сообщает, что узбекские женщины были весьма активны в домашней жизни: именно они вели все хозяйство и распоряжались семейными деньгами. При этом далеко не всегда в Хиве женщинами соблюдался и обычай закрывать лицо при выходе на улицу [Abbott, 1884b, p. 283][105]. Эти факты дают основание полагать, что, несмотря на распространение норм шариата среди узбеков, некоторые элементы обычного права кочевников Евразии (в частности, значительная роль женщин в семейных и экономических отношения) сохранялись у них и в рассматриваемый период. При этом нельзя не обратить внимания на весьма существенные отличия в статусе официальных жен и наложниц. Если жены имели определенную самостоятельность, имущество, права в отношении детей и т. д., то наложницы целиком и полностью зависели от воли хозяина и его наследников. Сын после смерти отца мог продать его наложниц точно так же, как и любых других рабынь [Муравьев, 1822б, с. 125].