Государство и право в Центральной Азии глазами российских и западных путешественников XVIII — начала XX в.

Во многом слабость ханов объяснялась тем, что на протяжении всего существования Кокандского ханства в нем не было многочисленной, хорошо вооруженной и подготовленной армии, которая могла бы упрочить положение монархов, помочь ему справиться с мятежниками и внешними противниками. Как сообщает Мир Иззет-Улла, в начале XIX в. у хана было 10 тыс. всадников, которым полагалось жалованье и земельные наделы, а во время похода — еще и провизия на два месяца [Там же, с. 49]. Эта практика сохранялась и несколько десятилетий спустя: казаки Максимов, Милюшин и Батарышкин, проведшие несколько лет в ханстве на рубеже 1840–1850-х годов в качестве пленников, сообщают, что ханские солдаты получали жалованье 20 серебряных таньга, или 1 золотой тилля, в месяц, а во время похода им давали коня и провиант[111] [Максимов, 2006, с. 301; Макшеев, 1856, с. 30]. Кроме того, хан мог призвать на службу 30–40 тыс. кочевников, которые никакого жалования не получали, поэтому привлекались не более чем на один месяц в году [Мир Иззет-Улла, 1956, с. 49; Галкин, 1868, с. 241].

Уступая войскам Бухары и Хивы в количественном отношении, кокандская армия не могла похвалиться также хорошим вооружением или профессионализмом. Побывавшие в среднеазиатских ханствах русские пленники, которые большей частью были солдатами или казаками (т. е. профессиональными военными), дают, можно сказать, уничижительную оценку кокандским солдатам. Так, сибирский казак И. Марченков, попавший в плен к бухарцам и насильно взятый в их армию, участвовал в войне с Кокандом в 1841–1842 гг. и сообщал, что кокандцы, оборонявшию столицу от войск бухарского эмира Насруллы, бросились в бегство после первого же выстрела, и он занял все ханство в течение пяти дней [Галкин, 1868б, с. 219]. Согласно показаниям Ф. Федотова, к середине XIX в. регулярное кокандское войско насчитывало до 1 тыс. пехотинцев и артиллеристов [Там же, с. 242] — вероятно, сказались постоянные государственные перевороты, свержения и убийства ханов, естественно, сопровождаемые разграблением ханской казны и невозможностью содержать значительные войска. Неудивительно, что ханы старались привлекать на службу квалифицированных иностранных военных — в первую очередь русских пленных солдат и казаков, которые могли сделать неплохую карьеру в войсках и получали высокое жалованье. О таких примерах сообщают вышеупомянутые русские пленники Ф. Милюшин, М. Батарышкин, Н. Северцов и др.[112]

Неудивительно, что Кокандское ханство первым из трех среднеазиатских ханств оказалось под российским протекторатом, и хан готов был выполнять любое указание (в виде «просьбы») имперских властей — причем даже не центральных, а туркестанских, надеясь, что они, в свою очередь, поддержат его в противостоянии с собственными подданными, в первую очередь с наместниками-беками.

Прибывая в Кокандское ханство, представители России прежде всего вступали во взаимодействие с региональными властями, опыт общения делал очевидным весьма слабую централизацию власти в ханстве и фактическую самостоятельность беков, управлявших отдельными областями — хотя формально они и назначались на свои должности по воле ханов. Вероятно, во многом эта самостоятельность была связана с тем, что правителями ряда областей назначались члены ханского рода, формально имевшие не меньше прав и на трон Коканда. В связи с этим становится вполне понятным, почему, например, правитель Ташкента Малла-бек, старший брат хана Худояра, находился в постоянной оппозиции к нему, сначала пытаясь превратить свое бекство в самостоятельное владение, а затем — вообще свергнуть брата с трона[113] [Батыршин, 2012, с. 335] (см. также: [Наливкин, 1886, с. 188–193]). Как отмечали Ф. Милюшин и М. Батарышкин, хану во время их пребывания в плену, т. е. в начале 1850-х годов, неоднократно приходилось «усмирять» восставших беков — то правителя Ура-Тобе, но наместника Ташкента [Макшеев, 1856, с. 30–31].

Именно эта самостоятельность и объяснялась тем, что многие беки, обладавшие могуществом и влиянием, продолжали поддерживать ханов, при которых в собственных владениях они могли делать, что хотели. Доходило до того, что владетели пограничных областей позволяли себе самостоятельные переговоры с российской имперской администрацией, обсуждение с российскими дипломатами условия мирных договоров и т. д. [Северцов, 1860, с. 73–75]. Их самостоятельность также выражалась в том, что беки, как мы увидим ниже, могли устанавливать собственные налоги и сборы, а также имели широкую компетенцию в судебной сфере.