Государство против революции

Поэтому, пока продолжалась борьба наверху, Пашуканиса не трогали, хотя его теория была очень обидна для многих юристов, ибо принижала ценность закона и значение законности, умаляла роль юристов в общественной жизни. Он даже сумел несколько раз переиздать свой труд, который, кстати сказать, нашел отклик в юридическом сообществе и стал использоваться в качестве учебного пособия на юридических факультетах.

Все изменилось, когда государство окончательно победило революцию, а роль верховного жреца новой религии была узурпирована партократией. По упомянутым резонам государство все больше нуждалось в позитивном праве, которое называло «социалистической законностью».

В этих условиях труды Пашуканиса все больше выглядели крамолой. В середине 1930-х годов, почуяв неладное, сам Евгений Брониславович вынужден был уже говорить об особенном «социалистическом праве».

Ситуация значительно усугубилась с началом телодвижений в сторону принятия новой Конституции, которая и должна была, по идее, стать основой советского социалистического позитивного права. Доминирующей идеологией становился этатизм, подменяя собой революционные лозунги, а вместо «эксплуататоров» врагами народа назначали врагов государства – троцкистов и бухаринцев. Самым страшным мыслепреступлением были марксистские ереси и сомнения в правильности политики «вождя всех народов».

Для правоведов-государственников настал удобный момент поквитаться с могильщиками права. На всех правоведов – сторонников революции и сведения советского права исключительно к Праву катастроф: Стучку, Крыленко и особенно Пашуканиса – обрушились обвинения идеологического характера. Началось все весной 1935 года с жесткого столкновения между государственником – прокурором СССР Вышинским и революционером – наркомом юстиции РСФСР Крыленко по поводу проекта нового УК[430].

Травлю правоотступников возглавил Вышинский, который считал себя дуайеном и главным защитником советского юридического сообщества.

В статье «К положению на фронте правовой теории» он писал: «Лженаучные позиции Пашуканиса и его группы переплетались с реставраторскими „теориями” троцкизма и правых (в особенности с антиленинскими взглядами Бухарина). Истоки ликвидаторских „теорий” Пашуканиса и его компании – в авгиевых конюшнях опошления и извращения марксизма меньшевистскими теоретиками II Интернационала»[431].

И наконец, самое страшное обвинение: «Если стать на подобного рода точку зрения (меновую теорию права Пашуканиса. – Прим. П. К.), то должно стать совершенно непонятным такое явление, как наша новая Конституция, которая является закреплением роли и значения также и „юридического момента” в нашем обществе, является свидетельством громадной роли в социалистическом обществе революционной, социалистической законности. По Пашуканису получается, что чем дальше развивается социалистическое общество, тем все меньше и меньше становится роль закона и права, а следовательно, и Конституции как основного закона нашего государства»[432].

Столь резкие высказывания в обвинительном стиле по поводу работы десятилетней давности давали основание считать, что Андрей Януарьевич выступал против Евгения Брониславовича еще и потому, что испытывал к нему личную неприязнь как к ученому правоведу, имевшему огромный авторитет среди своих коллег. По слухам, ходившим в московской академической среде в середине 1930-х годов, Евгений Брониславович отвечал Вышинскому такой же сильной неприязнью. То есть стандартная отмазка в духе «ничего личного» здесь явно не проходит, хотя Вышинский, будучи упертым государственником, скорее всего, был убежден в чрезвычайной опасности доктрин Пашуканиса для Советского государства.