Государство строгого режима. Внутри китайской цифровой антиутопии

Тохти призывал к сдержанному, разумному, толерантному подходу. Взрывной экономический рост последних двух десятилетий повлек за собой разрушение социальных структур семьи и общины, массовую миграцию в города в поисках достатка и возможностей и, как следствие, «воровство, карманные кражи, торговлю наркотиками, наркоманию и проституцию».

Казалось, люди больше не доверяли друг другу.

Тохти был свидетелем того, как ханьцы, входившие в бинтуань (Синьцзянский производственно-строительный корпус), возводили новые пригороды и фермы и управляли своей военизированной организацией. Бинтуань считал себя цивилизаторской силой в синьцзянском пограничье. Но эта организация, насчитывающая 2,7 млн членов, состояла в основном из приезжих ханьцев, продвигавших политику вытеснения уйгуров с их родных земель.

Уйгуры рассказывали мне, что термин «бинтуань» вызывал у них чувство безысходности и гнев. Коммунистическая партия Китая основала эту организацию в 1954 году как военизированное формирование, состоящее из переведенных в резерв солдат, с целью строительства школ, больниц и дорог. Кроме того, она намеревалась переписать историю: показать Китай великодушной державой, которая, как ложно заявлялось, контролировала Синьцзян на протяжении более двух тысяч лет. В действительности земли, известные нам сегодня как Синьцзян, управлялись тюркской, монгольской и маньчжурской империями; милитаристским режимом, поддерживаемым Советским Союзом; а временами были и независимыми, до того как туда пришла Китайская коммунистическая партия, в которой доминировали ханьцы.

В 1950 году партия захватила власть в Синьцзяне и попыталась усмирить регион. В течение 48 лет в соответствии с указаниями регионального правительства бинтуань расширял и укреплял свой контроль над крупными земельными владениями и стратегическими водными путями, что обеспечивало ему политическую власть над местным населением. Затем, в 1999 году, Государственный совет Китая повысил политические полномочия бинтуаня, уравняв его бюрократический статус с региональными властями Синьцзяна и тем самым превратив его в «государство в государстве».

При посредничестве бинтуаня в 1990‐х и 2000‐х годах ханьские мигранты целыми поездами хлынули на «китайский Дикий Запад», заселяясь в новые помпезные многоэтажки. Тем временем потрясающие древние города Синьцзяна ожидала «реконструкция»: это означало, что их снесут бульдозерами под предлогом антисанитарии и неустойчивых фундаментов. Обе стороны относились друг к другу со все большими подозрением и враждебностью. Ханьские переселенцы считали уйгуров отсталыми религиозными фундаменталистами, а уйгуры смотрели на ханьцев как на алчных оппортунистов, вытесняющих их с исторических земель.

Ильхам Тохти превратился в непримиримого критика бинтуаня, рискнув бросить вызов могущественной организации. Он называл бинтуань «откатом к шести десятилетиям централизованного экономического планирования; избыточной бюрократией, насаждаемой в угоду корыстным интересам и восхваляемой политическими пропагандистами».

«Обстановка вокруг него [бинтуаня] одновременно странная и пугающая, – писал Тохти в одном из своих эссе 17 января 2011 года. – Ситуация постепенно ухудшается, все меньше и меньше людей осмеливаются высказываться на этот счет».

Несмотря на открытую борьбу с потенциально опасной военизированной структурой, Тохти не хотел, чтобы его воспринимали как политического лидера. Как представитель академической среды, он всего лишь стремился способствовать благим идеям сдержанности, разумности и примирения.

«Он хотел, чтобы его воспринимали как центристскую, невоинственную фигуру, способную помочь преодолеть разногласия, – сказал мне Тахир Хамут, знающий Тохти лично. – Он не агитировал за борьбу или независимость, зная, что для достижения цели, для создания нации необходимо работать сообща – даже с теми, с кем вы не согласны».

«Он воплощал собой лучшие образцы наиболее просвещенного мышления, – говорил мой уйгурский переводчик и помощник Абдувели Аюп, который тоже лично знаком с Тохти. – Он не позволял своим страстям одерживать над собой верх, зная, что должен оставаться уравновешенным. Он вдохновлял других быть оптимистами».

Каждую субботу Майсем и ее друзья посещали лекции профессора Тохти по мировой экономике и политике. В них он рассматривал самые разные вопросы – от последствий изменения тарифов на сталь до сравнения китайского партийного режима с избирательной системой США.

«Проблема в том, – говорил он студентам в мае 2009 года, – что наше правительство рассматривает пессимистичные сценарии. Они строят в отношении меньшинств политику, основанную на страхе и подозрениях. Но что насчет оптимистичных сценариев? Как насчет стран, где меньшинства были интегрированы в общество и стали его частью?»

В доказательство своей точки зрения он рассказывал истории Нельсона Манделы и Авраама Линкольна.