Готланд Эрманариха: остроготы в Восточной Европе на рубеже Древности и Средневековья

Как бы сейчас не решался вопрос о принадлежности западноориентированных Черняховских погребений, не вызывает сомнений тот факт, что они были оставлены какой-то обособленной социальной группой. В Черняховских общинах они проживали вместе с остальным населением, но, очевидно, имели иной, более низкий статус, с чем, видимо, и был связан обычай их погребения на особом участке кладбища с относительно бедным сопровождающим инвентарем. Остается надеяться, что дальнейшие исследования рано или поздно позволят уточнить их реальное социальное положение. Но само наличие такой весьма многочисленной группы еще раз свидетельствует о сложном социальном составе Черняховского населения.

Основную массу Черняховских захоронений составляли погребения, судя по обряду и составу инвентаря, принадлежавшие рядовым свободным общинникам — тем, кто в «Готской Библии» назывался термином “freis”, а Иордан именует “mediocres” (Get., 71). Внешним отличительным признаком свободных готов были длинные волосы. Современник описал их как «трясущих волосами племенных воинов» (Eunap., 37). Позже Кассиодор (Variae, IV. 49) и Иордан (Get., 71) именуют свободных готов латинским термином “capillati” — «волосатые». «Это имя и приняли готы в большинстве своем, и до сего дня они поминают его в своих песнопениях» (Get., 72). Весьма показательно, чтоб эпоху Теодориха Великого этот изначально социальный термин нередко употреблялся в этническом смысле, чтобы показать отличие варваров от римлян и провинциалов[1130].

По археологическим материалам некрополей захоронения свободных различаются не столько качеством, сколько количеством весьма однотипного погребального инвентаря. О наличии среди готов людей богатых и обедневших свидетельствует лексикон «Готской Библии»: богатство (“gabei”); быть богатым (“gabignan”); нищета, бедность (“unledi”); нищенствовать, попрошайничать (“aihtron”, греч, “προσαιτεΐυ”). При этом обедневшие свободные иногда становились зависимыми людьми, наемными работниками и батраками[1131]. Но в большинстве своем Черняховские могильники принадлежали лицам близкого социального статуса. Основным их занятием было сельское хозяйство. В этом смысле, показательно, что в готском, как и в других германских языках, отсутствовали термины для людей, занятых сельским трудом типа русского «крестьянин». Перефразируя слова А.Я. Гуревича о германцах, можно сказать, что свободный гот был занят сельскохозяйственным, а временами и ремесленным трудом, но в его хозяйстве или на участках, выделенных из его владения, вполне могли трудиться несвободные или зависимые люди; вместе с тем он был воином и участвовал в военных действиях и, нужно полагать, именно поэтому выступал в качестве члена народного собрании (Таc, Germ., 11—12)[1132]. Здесь он уже представлял «лицо», что нашло отражение в гот. “ludja” = греч. “πρόςωπον”[1133].

В целом крупные Черняховские некрополи во многом еще демонстрируют тенденцию к сохранению традиций социального равенства у большинства членов Черняховского социума, в какой-то мере отразившихся в представлениях об их посмертном существовании. На наш взгляд, Черняховские погребальные памятники обладали признаками более простой и архаической социальной организации, нежели та, которую можно было бы ожидать при высоком уровне развития экономики, наличии денежного обращения, различиях в домостроительных традициях. По погребальным памятникам складывается впечатление, что процессы социального развития у готов в IV в. заметно отставали от их культурной и политической интеграции. Возможно, в этом нашло проявление некое нивелирующее начало, связанное с появлением сильной королевской власти.

В археологической литературе уровень социальной стратификации часто рассматривается как показатель меры сложности общественной системы[1134]. Однако в истории известны случаи, когда общество с более развитой экономической базой демонстрирует качественно более низкий уровень социальной стратификации. В марксистской науке этот казус объясняли появлением механизма эксплуатации, концентрации и перераспределения прибавочного продукта, а также способов его преобразования в престижно значимые ценности[1135]. Иначе говоря, объяснение искали в возросшей эксплуатации основной массы населения со стороны обособляющейся знати.