Говорила мама…

А когда подлетела с тряпкой снять, шатёр выбило на плиту.

И Ленушка разогорчённо проронила:

– Боженька дал. Боженька и взял… Обнулил…

Пока тары-бары на три пары – уже девять.

Я на стреле домой.

Григория – нету!

Маточка моя! Это беда!

Я переоделся в фуфайку, в старые Гришины штаны.

Натягиваю мамины резиновые сапоги.

Мама причитает:

– Та Толька!.. Та сынок!.. Та куда ты ото у ночь побежишь?! Шо ты в том поле зараз знайдэшь?

– Он мне брат и Вам сын или слепой лишний щенок, которого Вы собираетесь утопить? – рявкнул я. – С пьянчугой усвистал! Сырые бугры… Может, навернулись! Валяются где в овраге. А Вы – ночь! Дождь! Оё!..

Не знаю, зачем я сунул в карман ножичек с палец и на завод. Сейчас как раз везут молоко с ферм. С какой попуткой и увеюсь.

И я умчался на молоковозе с першинским шофёром Мацневым.

Подъезжаем к Разброду.

Я сказал, как ехать к нашей делянке, и он поехал.

Я боялся, что мы не доедем.

На удивление, сырь нас нигде не усадила.

Одно дело день, другое дело ночь.

Как ты на убранном поле сыщешь свой клин?

Летели мы наугад и всё же не промахнулись.

Выскочил я из кабинки. Ладони рупором ко рту:

– Гри-иша!.. Гри-и-иша!!.. Гри-и-и-и-иша!!!..

Никакого ответа.

Только обломный чёрный ветер валил с ног.

Мол, кончай орать!

Рядом с нашим огородом кисла деляночка плохо скошенного овса. Осыпался овёс. Пророс.

Поднялся редкой белой полоской.

Овёс утвердил меня в мысли, что я на своём клину. И стал я вскидывать ботву… И нашёл. Вот пять мешков с картошкой! Мы с Гришей собирали!

Я и заплакал, и засмеялся.

Живой Гриша! Живой!! Живой!!!

Этот стакановец Васёка не приехал!

И развеликое спасибушко!

– Иван Николав! – подбежал я к шофёру. – Милушка! Роднулечка! Золотко! Тут всегошеньки-то пяток мешков! Ну давайте заберём и вся комедь!

– Да нет. Комедия отменяется. Ну молоковозка! Куда я суну мешки? Бортов нету. В цистерну насыпом?

– Ну в прошлом годе привозили точно на такой молоканке. Десять привозили! Ну! По бокам привязывали!

– Как вы там возили, я не видел…

Этому гофрированному вавуле[69] интересней му-му валять. Неохота отрывать свой худой банкомат от тёплого сиденья. Ну и хрен с тобой!

Главное, Гриша цел, невредим и готов к новым боям-баталиям!

Мы выскочили на асфальт и горшок об горшок.

Мацнев дунул к себе в Першино.

Я пожёг в противоположную сторону.

По пути забежал на завод.

Гриши не было.

Максимыч стоял за него вторую смену подряд.

– Так Григория вы видели?

– Да. Договорились. Я его ночь отстою. Он завтра погасит должок. Примерно часов в пять уехал на молоканке.

Я подхожу к нашему вигваму.

Два красных огня. Молоковозка. Поверху между цистерной и поручнями громоздятся горушками мешки.

Какой-то мужик с машины помогает Грише усадить мешок на горб.

– Здравствуйте, что ли! – в радости крикнул я.

– Здоровьица вам!

По голосу я узнал Алексея Даниловича Вострикова.

Душа человек!

Мы вечеряли в два ночи.

Гриша кипел гневом.

– Вот Востриков! До пенсии докувыркался! А с водярой незнаком! А Ковалёв, эта косопузая шаламань, как проснулся, одна сила выворачивает его наизнанку. Где кирнуть? Как рухнуть в запой? И шуршит[70] до первой бутылки. Как дорвался – песец! Трудовой день окончен! Пошла драка с унитазом, ригалетто…[71] Я ж с ним по-людски договаривался… Значит, перехватили. Кто-то раньше поднёс… Тупой, как веник… Не водись на свете водка, он бы и на работу не ходил. Этому мало по заднице настучать. Будь моя воля, я б дал шороху. Такие бухачи гнут всю Россию. Их надо выстраивать и отстреливать через одного. Потом выстроить, кто остался, и снова стрелять. Пока ни одного не останется. Иначе пьяная Русь сама падёт-сгинет.

6 сентября 1991

Слушай сюда. Я тебе устно скажу

Утром мама внесла с огорода помидорную веточку.

– Не попадэшь, шо оно и творится… Там иля где морозяка учесал?.. Холодюга!.. Ой-оеньки… То листья на помидорах висели. А то стоять дыбарём. Як коляки! На, глянь.

Я взял веточку. Стылые закаменелые листья как-то оцепенело топорщились в стороны.

– Насунуло кругом. Должно, дождь возьмётся навспрашки полоскать, – добавила мама тихо, боясь разбудить на полу Гришу. – Спыть наш герой-генерал. Хай поспыть…

– Хай! Хай! – подал голос Гриша. – Все дни как конь занузданный… Будто штамп на лбу: паши, паши, паши, саврасушка! А сегодня я барин. Хочу, полежу хоть час, хоть до ночной смены и ни одна бяка в меня пальцем не шильнёт!

Мама грустно постояла у окна на кухне, потом вошла в комнату к Грише, откинула занавеску. Усмехнулась:

– О дела! В соседнем дворе бабка с дедом разодрались… Иль печку на зиму делят?.. Да-а… К снегу едем… В одном окне сонце. В другом дождь схватился с крупой хлобыстать… Листьё на дереве не держится… Летит… Листопадник последний гриб растит… Да… Ненастное бабье лето – погожая осень будэ. Сонце щэ погреет…

– В сентябре? Говорят, трудолюбцы япошики сажнем точно измерили Солнце. Его диаметр 1392020 километров. Диаметр Земли – 12757 километров. Солнце в 110 раз больше Земли. А толком согревает Землю только летом…

Скорбная моя статистика припечалила-таки маму, и она, вздохнув, тихонько побрела в сенцы к газовой плите.