Говорит Альберт Эйнштейн

Ботик несется по гладкой воде озера. Невозмутимый кормчий Альберт, закусив в зубах трубку, пропускает мимо ушей обеспокоенные выкрики со встречных яхт. У него на все один ответ: «Суета сует, все суета».

Увидев, что Альберта колотит, как в ознобе, сестры Бофорт, сами напуганные до смерти, пытаются спасти ситуацию.

— Давайте я возьму румпель? — предлагает Мими.

— Вы меня очень обяжете, — соглашается Альберт.

— Пустяки, — говорит Мими.

Чтобы Мими взяла румпель, всем троим нужно пересесть. Парусник продолжает бороться с ветром. За что ни схватишься — все выскальзывает из рук. Теперь трудно выполнить даже простой, казалось бы, маневр. Изабелла замерла без движения.

Альберт кое-как удерживает равновесие, стоя на полусогнутых. Одной рукой он опирается на румпель, а второй тянется к Мими.

^{«ТИНЕФ»}

Изабелла подается вперед, чтобы помочь. Центр тяжести ботика резко смещается. «Тинеф» подскакивает и дает сильный крен.

Альберт гнется набок, придавая ботику более крутой наклон. Когда, потеряв равновесие, он выпускает руку Мими, его тело скатывается к борту и через мгновение исчезает в волнах.

— О господи! — вопит Мими.

Она отплывает на безопасное расстояние, чтобы дно парусника не задело Альберта, затем делает быстрый поворот через фордевинд и, потравливая парус, двигается к ветру.

Прямиком к тому месту, где в панике барахтается Альберт. Мими тормозит ход судна против ветра, выталкивая гик на подветренную сторону, чтобы снизить скорость. Подойдя к Альберту, лодка почти полностью остановилась.

Мими навалилась на один борт, пока Изабелла на другом пытается ухватить Эйнштейна за куртку. Вцепившись в него со всей силой, она втаскивает его обратно в лодку.

— Поворачиваем к дому! — выкрикивает Мими против ветра.

Изабелла гладит промокшего насквозь Альберта по голове, как маленького, и вдруг он говорит:

— «Ах, зачем я так ревела! — подумала Алиса, плавая кругами и пытаясь понять, в какой стороне берег. — Вот глупо будет, если я утону в собственных слезах! И поделом мне! Конечно, это было бы очень странно! Впрочем, сегодня все странно!»

Нет такой двери, которая не откроется перед Альбертом. Так полагает фрау Дюкас, и кабинет Брэдли Бофорта не исключение.

Район Фогги-Ботом в Вашингтоне встретил ее влажным удушливым воздухом — Фаренгейт показывал 85 градусов. Из кабинета Бофорта в одном из зданий ЦРУ открывается вид на государственный департамент США на Е-стрит, 2430. Ясно видны логотип и печать ЦРУ.

В своем кабинете Бофорт встречает фрау Дюкас, демонстрируя свои великосветские манеры.

— Я очень ценю, что вы смогли выделить для меня время, — говорит фрау Дюкас.

После обмена любезностями он просит фрау Дюкас перейти к делу, и тогда она рассказывает ему о своем разговоре с агентами ФБР.

Секретарь ведет стенограмму.

Бофорт перебирает папки на своем столе.

— Понимаете, фрау Дюкас, ЦРУ и ФБР — две разные структуры.

— Да, я знаю, — отвечает она.

— Досье на доктора Эйнштейна впечатляет, — говорит Бофорт. — Ученый. Философ. Активист. Непримиримый противник шовинизма и расизма.

— Да-да, — говорит фрау Дюкас. — Он выступал в защиту «Скоттсборо бойз», пострадавших от расизма в Алабаме, а после того линчевания в сорок шестом году он поддержал Пола Робсона в «Американском крестовом походе против линчевания».

Бофорт открывает другую папку.

— Здесь говорится, что он симпатизирует коммунистам.

— Если он и позволяет себе высказывания в защиту Коммунистической партии, это не значит, что он оправдывает сталинизм. Он всего лишь выступал за свободу слова. Только не говорите, что это преступление.

— Допустим, нет.

— Поймите, он никогда не одобрял курс, заданный русской революцией.

Бофорт смотрит на нее в упор:

— Но он считает себя социалистом. Послушайте, что он написал для «Мансли ревью»: «Действительным источником этого зла, по моему мнению, является экономическая анархия капиталистического общества… Для простоты изложения я буду называть „рабочими“ всех тех, кто не владеет средствами производства. Поскольку трудовой договор является „свободным“, то, что рабочий получает, определяется не действительной стоимостью произведенной им продукции, а его минимальными нуждами и соотношением между потребностью капиталиста в рабочей силе и числом рабочих, конкурирующих друг с другом за рабочие места».

Все это время фрау Дюкас сдерживается, чтобы не разнести его кабинет.

— Я понимаю, — выдавливает она.

— Слушайте дальше, — настаивает Бофорт. — «Более того, при существующих условиях частные капиталисты неизбежно контролируют, прямо или косвенно, основные источники информации (прессу, радио, образование). Таким образом, для отдельного гражданина чрезвычайно трудно, а в большинстве случаев практически невозможно прийти к объективным выводам и разумно использовать свои политические права. Производство осуществляется в целях прибыли, а не потребления».

— К чему все это?