В этот период высшие органы государственного управления прилагали усилия к созданию новых механизмов осуществления градостроительной политики. Решительно противопоставляя ее всему, что существовало ранее. В частности, принципиально отказываясь от традиционных, исторически складывавшихся принципов градоформирования социальных механизмов городского саморазвития, существовавших в дореволюционный период, таких как: а) наличие разнообразных форм самообеспечения населения продуктами питания и предметами первой необходимости, б) саморазвивающиеся частные формы обслуживания, в) рыночное саморегулирование, г) частное предпринимательство и конкуренция в жилищном строительстве, д) естественная самореализация местных традиций, обычаев и культурных ценностей в результате социокультурной самоорганизации населения, е) общественное самоуправление, ж) социально-экономическая самостоятельность и т. п.
Вместо них формировались совершенно специфические «инновационные» механизмы: а) прямого адресного планирования, б) регулируемой (добровольно-принудительной) поставки рабочей силы, в) натурального распределения продуктов питания и вещей, г) повсеместного внедрения предписываемых типов застройки, д) введения новых стандартов качества жилища и инженерно-технического обеспечения, е) предписания конкретного состава объектов обслуживания и т. п.
Как следствие, в рамках этой концептуальной действительности не только сильно трансформировались представления о жилище, но и возникала необходимость замены всех вышеперечисленных автономных, саморазвивавшихся «инфраструктур жизнеобеспечения» единой системой государственно-муниципального либо ведомственно-государственного снабжения. В частности, вместо ориентации на обеспечение обособленного жилища широким набором инженерно-технического оборудования и на соответствующее проектирование в каждой квартире максимального «набора» бытовых помещений провозглашалась установка на выведение из жилища всех тех процессов, которые могли быть «предоставлены» населению из «единых фондов», в данном случае общепоселковыми структурами. Целью подобного «ужатия» функций, размещаемых в жилье, было максимально сократить состав жилых помещений и их габариты.
Итак, в середине 1920-х гг. структура жилого фонда рабочего поселка-сада, как правило, предусматривала наличие нескольких типов жилых домов для разных типов семей и различных форм заселения – от зданий особнякового характера до сооружений коммунального типа[519]
(табл. 7).В количественном соотношении эти типы домов распределялись следующим образом (от 100 % жилого фонда рабочего поселка):
1) дома особнякового характера (на одну квартиру) – 2–5 %;
2) двухквартирные дома – до 28–25 %;
3) трех-, четырехквартирные дома (коммунального заселения), многоквартирные дома (коммунального заселения) – 70 %;
4) общежития (для одиноких рабочих).
Эта типология с незначительными вариациями, но при сохранении неизменной ее структуры присутствовала в проектах подавляющего большинства рабочих поселков-новостроек середины 1920-х гг. Например, она представлена в проекте поселка для Сталинградского тракторного завода, разработанном Сталинградским филиалом Гипромеза (1926 г.) (табл. 8).
При этом если в начале 1920-х гг., следуя дореволюционной традиции, селитебная территория поселения подразделялась, как мы отмечали, на две части: для служащих (куда входили также дома для высшего руководства промышленного предприятия) и для рабочих, то теперь, в середине 1920-х гг., она разделялась также на две, но уже иные части: для начальства (административный поселок) и для расселения рабочих и служащих (рабочий поселок). В советских рабочих поселках руководство промышленного предприятия, а также партийное и поселковое начальство предпочитало селиться изолированно, планировочно отделяясь от остальной части населения. Подобная дифференциация селитьбы осуществлена, например, в проекте поселка Сталинградского тракторного завода (проект филиала Гипромеза): административный поселок (168 квартир) и рабочий поселок (780 квартир)[520]
.5.3. На пути к соцгороду