Граф Монте Кристо 2 часть

He would at once approach Valentine's father and acknowledge all, begging Villefort to pardon and sanction the love which united two fond and loving hearts. Morrel was mad.	Если бы перед ним предстал Вильфор, он знал, что делать: он подойдет к нему и во всем признается, умоляя его понять и одобрить ту любовь, которая связывает его с Валентиной; словом, Моррель совершенно обезумел.
Happily he did not meet any one.	К счастью, он никого не встретил.
Now, especially, did he find the description Valentine had given of the interior of the house useful to him; he arrived safely at the top of the staircase, and while he was feeling his way, a sob indicated the direction he was to take.	Вот когда ему особенно пригодились сведения, сообщенные ему Валентиной о внутреннем устройстве дома; он беспрепятственно добрался до верхней площадки лестницы, и, когда остановился, осматриваясь, рыдание, которое он сразу узнал, указало ему, куда идти.
He turned back, a door partly open enabled him to see his road, and to hear the voice of one in sorrow.	Он обернулся: из-за полуоткрытой двери пробивался луч света и слышался плач.
He pushed the door open and entered.	Он толкнул дверь и вошел.
At the other end of the room, under a white sheet which covered it, lay the corpse, still more alarming to Morrel since the account he had so unexpectedly overheard.	В глубине алькова, покрытая простыней, под которой угадывались очертания тела, лежала покойница; она показалась Моррелю особенно страшной из-за тайны, которую ему довелось узнать.
By its side, on her knees, and with her head buried in the cushion of an easy-chair, was Valentine, trembling and sobbing, her hands extended above her head, clasped and stiff.	Около кровати, зарывшись головой в подушки широкого кресла, стояла на коленях Валентина, сотрясаясь от рыданий и заломив над головой стиснутые, окаменевшие руки.
She had turned from the window, which remained open, and was praying in accents that would have affected the most unfeeling; her words were rapid, incoherent, unintelligible, for the burning weight of grief almost stopped her utterance.	Она отошла от окна и молилась вслух голосом, который тронул бы самое бесчувственное сердце; слова слетали с ее губ, торопливые, бессвязные, невнятные, - такая жгучая боль сжимала ей горло.
The moon shining through the open blinds made the lamp appear to burn paler, and cast a sepulchral hue over the whole scene.	Лунный свет, пробиваясь сквозь решетчатые ставни, заставил померкнуть пламя свечи и обливал печальной синевой эту горестную картину.
Morrel could not resist this; he was not exemplary for piety, he was not easily impressed, but Valentine suffering, weeping, wringing her hands before him, was more than he could bear in silence.	Моррель не выдержал; он не отличался особой набожностью, нелегко поддавался впечатлениям, но видеть Валентину страдающей, плачущей, ломающей руки - это было больше, чем он мог вынести молча.
He sighed, and whispered a name, and the head bathed in tears and pressed on the velvet cushion of the chair-a head like that of a Magdalen by Correggio-was raised and turned towards him.	Он вздохнул, прошептал ее имя, и лицо, залитое слезами, с отпечатками от бархатной обивки кресла, лицо Магдалины Корреджо обратилось к нему.
Valentine perceived him without betraying the least surprise.	Валентина не удивилась, увидев его.
A heart overwhelmed with one great grief is insensible to minor emotions.	Для сердца, переполненного бесконечным отчаянием, не существует более волнений.
Morrel held out his hand to her.	Моррель протянул возлюбленной руку.