Граф Монте Кристо 3 часть

This was a man whose face the concierge himself had never seen, for in the winter his chin was buried in one of the large red handkerchiefs worn by gentlemen's coachmen on a cold night, and in the summer he made a point of always blowing his nose just as he approached the door.	Это был мужчина, лица которого даже швейцар ни разу не мог разглядеть, когда тот входил или выходил; зимой он прятал подбородок в красный шейный платок, какие носят кучера из богатых домов, ожидающие своих господ у театрального подъезда, а летом сморкался как раз в ту минуту, когда проходил мимо швейцарской.
Contrary to custom, this gentleman had not been watched, for as the report ran that he was a person of high rank, and one who would allow no impertinent interference, his incognito was strictly respected.	Надо сказать, что вопреки обыкновению за этим жильцом никто не подглядывал: слух, будто под этим инкогнито скрывается весьма высокопоставленная особа с большими связями, заставлял уважать его тайну.
His visits were tolerably regular, though occasionally he appeared a little before or after his time, but generally, both in summer and winter, he took possession of his apartment about four o'clock, though he never spent the night there.	Являлся он обыкновенно в одно и то же время, изредка немного раньше или позже; но почти всегда, зимой и летом, он приходил в свою квартиру около четырех часов и никогда в ней не ночевал.
At half-past three in the winter the fire was lighted by the discreet servant, who had the superintendence of the little apartment, and in the summer ices were placed on the table at the same hour.	Зимой, в половине четвертого, молчаливая служанка, смотревшая за квартирой, топила камин; летом, в половине четвертого, та же служанка подавала мороженое.
At four o'clock, as we have already stated, the mysterious personage arrived.	В четыре часа, как мы уже сказали, являлся таинственный жилец.
Twenty minutes afterwards a carriage stopped at the house, a lady alighted in a black or dark blue dress, and always thickly veiled; she passed like a shadow through the lodge, and ran up-stairs without a sound escaping under the touch of her light foot.	Через двадцать минут к дому подъезжала карета; из нее выходила женщина в черном или темно-синем, с опущенной на лицо густой вуалью, проскальзывала, как тень, мимо швейцарской и легкими, неслышными шагами поднималась по лестнице.
No one ever asked her where she was going.	Ни разу не случилось, чтобы кто-нибудь спросил ее, куда она идет.
Her face, therefore, like that of the gentleman, was perfectly unknown to the two concierges, who were perhaps unequalled throughout the capital for discretion.	Таким образом, ее лицо, так же как и лицо незнакомца, было неизвестно обоим привратникам, этим примерным стражам, быть может, единственным в огромном братстве столичных швейцаров, которые были способны на такую скромность.
We need not say she stopped at the second floor.	Разумеется, она подымалась не выше второго этажа.
Then she tapped in a peculiar manner at a door, which after being opened to admit her was again fastened, and curiosity penetrated no farther.	Она негромко стучала условным стуком; дверь отворялась, затем плотно закрывалась - и все.
They used the same precautions in leaving as in entering the house.	При выходе из дома - тот же маневр, что и при входе.
The lady always left first, and as soon as she had stepped into her carriage, it drove away, sometimes towards the right hand, sometimes to the left; then about twenty minutes afterwards the gentleman would also leave, buried in his cravat or concealed by his handkerchief.	Незнакомка выходила первой, все так же под вуалью, и садилась в карету, которая исчезала то в одном конце улицы, то в другом, спустя двадцать минут выходил незнакомец, зарывшись в шарф или прикрыв лицо платком, и тоже исчезал.